Золото

– Да, отец, но я… – Я спохватываюсь в ужасе оттого, что чуть не ляпнула.

– Но что? – вопрошает он.

Я раздумываю над ответом, но знаю, что в том нет смысла. Я должна ему ответить.

– Я хотела присутствовать во время обряда, – тихо говорю я, и в моем голосе слышно отчаяние.

Ее тело уже завернули и унесли.

Я больше никогда ее не вижу.

От этой мысли перехватывает дыхание и хочется упасть на колени и разрыдаться. Но я не могу.

Отец сжимает мое плечо, а я думаю, что он в виде исключения проявил нежность, и поднимаю взгляд к его лицу.

– Вот что значит быть членом царской семьи, Малина, – говорит он. – Да, твоя мать и моя супруга умерла. Но еще она – их царица, и мы обязаны сидеть здесь и позволить им выразить почтение. Скорбеть.

А как же мои почтения? Как же моя скорбь?

– Правитель обязан идти на жертву ради своего царства, – говорит он, встряхнув меня, словно хочет выбить из меня всю печаль – как камешки из банки. – Твои чувства на втором месте. Ты слушаешь подданных, представляешь их интересы – даже в ущерб себе. Царство превыше всего.

Отец опускает руки и напоследок бросает на меня взгляд.

– Вытри лицо и иди в постель. На рассвете зазвенит колокол, а утром состоятся ее похороны.

Я склоняю голову и ухожу, измотанная печалью. Измотанная его словами.

Но больше не плачу.

* * *

В Хайбелле небо постоянно затянуто облаками, отчего солнце сюда почти не проникает. Если солнце и излучает тепло, то оно не чувствуется и по нему невозможно определить время. Вместо того время я определяю по снегу.

Шторм бушует непреклонно и непреодолимо. Резкий ветер срывает с ледяных облаков корку. Вдоль короткой стены, ограждающей пропасть, уже образовались густые сугробы, снег копится у начала моста и начинает собираться вокруг меня.

Я продолжаю сидеть на том же месте, стоя коленями на камне. Я давно уже не чувствую этого резкого холода. Не знаю, куда ускакала наша лошадь, и никто нас не видит, поскольку все жители Хайбелла, похоже, попрятались по домам, спасаясь от бури. Тут только мы с Доммиком.

От этого становится не по себе.

Сжав зубы, я провожу ладонями по ледяному кубу, а руки горят, когда я поднимаю его. Доммик забирает у меня сразу же, как я заканчиваю его создавать, а потом со свистом исчезает в тени и появляется на несколько футов выше. Я прищуриваюсь, глядя на него сквозь снег и ветер, и вижу, как он укладывает тяжелый кирпич на стену, которую мы построили. Вдоль въезда на мост выложены кирпичи толщиной около фута, и стена уже довольно высокая.

Доммик неутомимо укладывает их друг на друга в ряд. А когда стена становится высотой в добрых десять футов, мы начинаем удваивать ее. Потом утраивать. Делаем ее как можно толще.

Мы неустанно трудимся всю ночь.

Невзирая на звон колоколов в полночь. Невзирая на сильнейшую бурю, во время которой тучи обрушивают на землю горы снега. Меня это ничуть не останавливает. Напротив, буря как будто помогает – снег ложится на землю, где я стою на коленях, и увлажняет пересохшие губы.

Я тружусь почти в забытьи, сосредоточившись лишь на холодной силе, которая течет по моим венам. Из порезов на руках стекает лед и продолжает источать морозную магию – магию, что позволяет мне создавать плиту за плитой.

Мой народ меня ненавидит. На моем троне сидит другая женщина. На нас наступают фейри. Возможно, я не знаю, как еще применить свою новообретенную силу… но я смогу.

Смогу.

Доммик не заговаривает со мной – просто трудится сообща, безмолвно меня поощряя. Нам отчего-то не нужны слова. Он прекрасно понимает, чем помочь, и делает это без единого упрека. Даже когда ветер треплет его капюшон, а кожа на руках трескается. Даже когда на плечах у него оседает снег, вытягивая из его горячего тела тепло. Я создаю плиты, он собирает их и не пытается руководить мной, спорить или говорить, что соображает лучше меня.

Когда наступает утро, буря, наконец, стихает, и на землю ложатся последние снежные хлопья. И с наступлением бледно-серого утра просыпаются и люди.

Сперва они бормочут себе под нос и продолжают идти, но вскоре начинают собираться вокруг нас. Сначала их было немного, но толпа неукоснительно растет, а вместе с тем люди становятся смелее.

Когда они видят, что я пользуюсь магией, то их охватывает неверие, удивление, недоумение и гнев, и с каждой минутой эти чувства становятся сильнее. Люди начинают высказывать жалобы на то, что мост перекрыт, а путь к замку отрезан.

– Что ты делаешь?

– Она решила нас замуровать!

– Холодная ведьма! Ты не наша царица!

– Она использует магию против нас!

– Убери сейчас же!

– Королева Кайла этого не потерпит!

Они высмеивают меня. Проклинают. Ненавидят. Но я продолжаю.

Доммик вырастает у меня за спиной и свирепо рычит, когда толпа подбирается ближе. Он сжимает в каждой руке по кинжалу и угрожающе смотрит на них, ухмыляясь, а свет вокруг него преломляется.