Золото апачей (ЛП)

   Было около трех часов после полудня, когда Чарльз продолжил свое путешествие; он решил, - если те, кто остановился в овраге, сделают то же самое, - он продолжит движение ночью. Он не сомневался, размышляя над последними словами Анании Брауна, что нашел первый участок тропы, но следующие слова ставили его в тупик. Слова "за завесой" отдавали мистикой, каббалой; казалось, они не имели никакой связи с предыдущими, но он был уверен, что такая связь существует. Но как отождествить лишенные смысла слова с местностью? Он не видел иного способа разгадать загадку, как продолжать путь и осматриваться вокруг, пока не встретится что-то, им отвечающее.

   Дно лощины стало значительно ровнее и шире, передвигаться стало проще. В ее центре протекал ручей, мелкий, но с чистой и холодной водой, свидетельствовавшей о том, что он берет свое начало где-то высоко, среди снегов.

   Пейзаж являл собой торжество одиночества и величия. Глядя вдаль по ущелью, он видел линию скал, вздымавшихся к небу, подобно бастионам. Скалы были огромными, голыми, каменными стенами, переливавшимися в солнечном свете красным, фиолетовым, синим и бирюзовым; цвета смещались и менялись по мере того, как перемещались лучи. На склонах зеленели сосны, между которыми, время от времени, проглядывало то, что доставляет радость глазу в засушливой местности, - серебро текущей воды.

   Однажды он услышал ворчание среди кустов на склоне оврага, а потом увидел рыжее пятно бегущей пумы. Его охватил азарт, он чуть не бросился в погоню, но заставил себя продолжить путь. Через час его животные забеспокоились, лошадь заржала. "Еще одна пума", - подумал Чарльз, хотя ничего не увидел, и больше не думал об этом. Вскоре стемнело, мрак был настолько густым, что он изменил свое решение относительно ночного путешествия и решил расположиться лагерем рядом с ручейком.

   Беспокойство, обусловленное осознанием присутствия в этой местности других людей, не позволило ему развести костер. Он попытался избавиться от этого волнения, но оно отказывалось уходить и все сильнее наваливалось на него.

   Он немного поел, привязал животных, закутался в одеяло и устроился под сосной. В ночи раздавались разные звуки: стон ветра среди сосен, шорохи небольших животных в кустах, стрекот насекомых, но Чарльз привык к ним. Его собственная малость посреди необъятности окружавшего его пространства - вот что делало его одиноким.

   Он уснул, но вскоре проснулся, от необычного острого ощущения приближающегося зла. Он прижал ухо к земле и, в реальности и в воображении, услышал осторожные шаги. Он интуитивно чувствовал, посреди огромного пустого пространства, что тот, кто пришел ночью, тихо ступая, должен быть врагом. Чарльз, ложась спать, всегда клал рядом с собой ружье; протянув руку, он нащупал его. Прикосновение холодного стального ствола было для него прикосновением друга. Он слышал, как животные беспокойно двигаются, и понял, что нужно быть настороже.

   В ущелье было очень темно. Полная луна поднялась высоко в небо, но ее бледные лучи почти не доходили до того места, где он лежал; деревья, земля и ручей представлялись одним темным пятном. Он все еще слушал, приложив ухо к земле, и был уверен, что снова услышал мягкую поступь осторожных шагов.

   Кровь застыла у него в жилах. Опасность, приходящая из темноты, не имеющая названия, которая может быть в равной степени реальной и воображаемой, способна заставить трепетать сердце самого храброго человека, и Чарльз, воспринимавший все обостренными чувствами, в полной мере ощутил этот таинственный страх. И в то же время, это не был страх, поскольку он был готов встретиться с ним лицом к лицу и знал, что сделает это. Он выскользнул из одеяла и, зажав ружье, бесшумно откатился в сторону. Он слышал рассказы колонистов, и был уверен, что его враг направится к тому месту, где он лежал, поскольку знал его. Поэтому он оставил одеяло на прежнем месте, придав ему такую форму, чтобы можно было подумать - под ним лежит человек, откатился на несколько футов, привстал и осторожно спрятался за кустами. Но ощущение приближающегося зла не могло заставить его забыть об уязвимости своего положения, и он почувствовал огромное облегчение, когда, наконец, затаился в кустах, крепко сжимая в руках ружье.

   Поднявшись по склону, Чарльз взглянул на то место, где лежало его одеяло, - он все еще мог различить его темный контур. Никакого движения заметно не было. Животные успокоились. Лунный свет струился по лощине, и мальчик, зажав ружье, готовый в любое мгновение его использовать, начинал верить, что стал жертвой темноты и одиночества, - только и всего. Тем не менее, повинуясь инстинкту, он не покинул своего убежища, а наоборот, присел как можно ниже, сливаясь с темнотой.