Оперативники и Катя назвали себя. Последней к полицейскому подошла Валентина Михайловна.
– Слободянская, – отрекомендовалась она таким тоном, что Соколов, бережно взяв ее руку, прикоснулся к ней губами.
Женщина удовлетворенно кивнула:
– Настоящий кавалер.
Сержант Манаков распахнул дверцу «уазика»:
– Присаживайтесь. Куда везти?
– В Балаклаву, – уверенно сказала Катя. – Далеко до нее?
Игнат пожал плечами:
– Думаю, часа три максимум.
– Тогда не будем терять времени.
Выбравшись на магистраль, Манаков развил такую скорость, что старенькая машина затрещала по всем швам.
– Эй, поосторожней! – крикнул ему Павел. – Мы должны довезти наших дам живыми и невредимыми.
Сержант осклабился:
– Не волнуйтесь. Не впервой по этим дорогам мотаться.
Валентина Михайловна, словно отрешившись от всего, смотрела в окно и что-то шептала.
Скворцов толкнул локтем жену:
– Как бы не помешалась от радости.
– Не думаю, – сухо отрезала Катя.
В дороге время летело быстро. В три часа «уазик» въезжал в Балаклаву.
Увидев знакомые и дорогие сердцу улочки и горы, пожилая женщина громко воскликнула:
– Балаклава! Мой родной город! Остановите, молодой человек!
Манаков вопросительно посмотрел на своего начальника.
– Останови, – бросил тот.
Манаков затормозил на набережной, примостившись между стоявшими машинами. Старушка с неожиданной проворностью вылетела из салона и припала к земле:
– Здравствуй, дорогая! Прости, что так долго не приезжала.
По ее сморщенным щекам покатились слезы.
Киселев повернулся к журналистке:
– Когда она закончит? Как я понял, нас ждут другие дела.
Подойдя к Слободянской, Катя тихонько положила ей руки на плечи:
– Валентина Михайловна!
Женщина быстро поднялась на ноги:
– Извините меня. Я еще успею насладиться родными местами.
Они сели в машину.
– Теперь куда? – поинтересовался Соколов.
– Я покажу.
Память не подвела дочь эпроновца Шаткина, в деталях воскресив знакомые с детства картины. Она уверенно показывала дорогу, не путаясь в узких пыльных улочках.
– А теперь пройдем пешком.
Манаков остановился у крутого подъема на небольшую гору.
– Здесь же нет стоянки.
Игнат повернулся к нему:
– Побудешь здесь. Я так понял, нам придется подняться наверх.
Валентина Михайловна кивнула в знак согласия:
– О, совсем немножко.
Недовольный сержант остался в кабине, а оперативники и Катя последовали за Слободянской.
Забыв о своих преклонных годах, она проворно бежала по идущей в гору дороге.
– Правда, очень красиво? Когда-то мы любили гулять здесь всей семьей.
Журналистка остановилась, чтобы отдышаться, и огляделась по сторонам. Действительно, вид открывался чудесный. Чистое голубое море ровным зеркалом расстилалось внизу. Покрывавшие склон кустарники и деревья, покрашенные осенью в разные оттенки желтого и красного, вызывали восхищение и желание немедленно перенести на полотно эту почти неземную красоту.
– А вот и наш миндаль.
Валентина Михайловна остановилась у старого дерева с гладким широким стволом.
– Дорогой! Ты ждал меня, правда?
Она обхватила ствол руками, прижавшись к нему щекой. Константина начало раздражать ее поведение.
– А до кошелька далеко?
Старушка улыбнулась:
– Вы ничего не заметили? Вот же он. – Пальцем с утолщенным суставом она указала на дупло, причудливо изготовленное природой в виде трапеции.
– Правда, похоже? Это название придумал мой папа. – Она любовно провела ладонью по веткам. – Он часто прятал здесь для меня и сестры разные подарки.
Подойдя к дуплу, Катя уверенно засунула туда руку.
– Что-то есть, – сказала она, через секунду вытащив конверт, обмотанный толстым полиэтиленовым пакетом.
Оперативники затаили дыхание.
– Открывай! – прошептал Киселев.
Достав из сумочки ножницы, Зорина надрезала уголки пакета, вытащив сложенный вчетверо лист бумаги.
– Вам знаком этот почерк?
Валентина Михайловна поднесла письмо к глазам:
– Это писал мой отец.
На ее ресницах снова повисли слезы.
– А вот и недостающая деталь ключа. – Вытащив язычок, журналистка продемонстрировала его присутствующим. – Думаю, скоро поднесут и остальные части. Мы просто обязаны подождать человека. – Она огляделась по сторонам. – Располагайтесь.
Оперативники присели на валуны.
– Давайте прочитаем, что тут написано, – предложил Соколов.
Сдавленным от волнения голосом Зорина начала: