Читаем Золото для индустриализации. Торгсин полностью

Торгсин как явление советской торговли был полон противоречий. Зеркальные двери и грязь – лишь одно из них. Острый недостаток товаров не мешал затовариванию, и не только по причине малого интереса голодных людей к дорогому ширпотребу и деликатесам. Залеживались и бесценное продовольствие, и ходовые товары. Причиной тому была «механическая засылка» товаров без учета сезона, спроса, национальных особенностей: в магазины поступали партии ботинок одного размера или только на правую ногу; в нищую деревню шли ненужные там шелка и балык, в среднеазиатскую глубинку – свиные консервы и дорогие импортные рояли, на Крайний Север к лесорубам – детские купальники, а на Кавказ – валенки[960]. «Посылают дрова, а вокруг леса». Эта фраза из архивного документа – отличная метафора снабженческой деятельности Торгсина.

Голод и острый недостаток продовольствия уживались в Торгсине с тем, что тонны испорченных продуктов выбрасывали на помойку. Заплесневевшее пшено; сахар в грязных мешках; разложившееся мясо; макароны, зараженные тараканами; «вторично замороженная телятина»; каша из сыра и битых яиц, которые прислали, упаковав в один ящик; сгнившие гуси; более года пролежавшее и забракованное врачами сало; «зачищенная» заплесневелая колбаса и «тешка куреная с плесенью»; гнилые фрукты в витрине; шоколад, который «отдает сальной свечкой»; чай с запахом парфюмерии; окаменевшие глыбы муки, которые надо разбивать кувалдой; ржавые консервы; покрытая пылью карамель – места не хватит, чтобы описать изобилие испорченных в Торгсине продуктов, которые, несмотря ни на что, все же шли в продажу. Запомнилась фраза из описания торгсина в Ленинграде: «гастрономическим товарам придана свежесть декорированием их цветами»[961]. Покупатели не сдавались: возвращали в магазин недоброкачественные товары, требовали их обмена или возврата денег.

Изыски и новшества торговли соседствовали в Торгсине с недостатком самого простого и необходимого. Так, из Ленинградского Торгсина писали о продаже живой рыбы из аквариума; рядом в соседнем магазине не было гирь, продавцы пользовались одним на всех сломанным совком для фасовки круп. Один торгсин договаривался с Ленжетом[962] о выпуске парфюмерии в фирменной целлулоидной упаковке, а рядом в магазине не было упаковочной бумаги, шпагата[963]. В декабре 1933 года, подводя итоги, руководство Ленинградского Торгсина жаловалось, что из заказанных 245 тонн оберточной бумаги дали только 33 тонны[964]. На периферии и того хуже. Продавцы заворачивали покупки в газету (если была), сахар насыпали «голыми и потными руками»[965]. Реклама трубила о «скорняцких мастерицах», «пошиве готового платья и белья», в то время как в одном из лучших магазинов в Ленинграде, известном как «краса Торгсина», не было обыкновенных овощей – моркови, лука, чеснока[966].

Перебои в снабжении – бич советской торговли – лихорадили и Торгсин. Материалы контор изобилуют жалобами на срывы поставок. Из Нижнего Новгорода, например, писали, что в январе – феврале 1932 года универмаг Торгсина находился практически без товаров, но зато с середины марта до конца апреля его буквально завалили – прислали 1,5 тыс. ящиков и 7 вагонов товара: «все склады забили, новых складов взяли два и их заполнили, в универмаге кругом наложили кипы, ящики, почти закрыли проход покупателям». Мука и сахар не залежались, но что творилось! Выстроились «колоссальные очереди, пришлось даже конной милицией разгонять», жаловались нижегородцы[967]. Торгсин снабжался из тех же скудных государственных фондов, что и остальная советская торговля, поэтому, если мука и сахар пропадали из коммерческих магазинов, то и в Торгсине с ними были перебои, а как только в торгсины с получением нового урожая начинали активно поступать мука, крупа и другие продукты, то, как правило, они вскоре в достатке появлялись и в невалютных магазинах. Торгсин, хоть и был немного впереди, но, по большому счету, хромал «в ногу» со всей советской торговлей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги