Читаем Золото для индустриализации. Торгсин полностью

Г. И. Муст родился на Украине, в Елизаветграде в русской семье. Отец был слесарем, мать занималась домашним хозяйством. Окончил городское трехклассное училище и низшее техническое училище. В 15 лет пошел работать слесарем в мастерские депо, а затем помощником машиниста на Екатеринославскую железную дорогу. Если верить автобиографии, Григорий Муст, несмотря на юный возраст, принимал участие в Горловском вооруженном восстании в годы Первой русской революции, несколько раз был арестован, находился под надзором полиции. С 1910-го до марта 1914 года служил в царской армии в артиллерии Карской крепости (нестроевой). После ухода в запас (за несколько месяцев до начала Первой мировой войны!) работал в депо Привислинской железной дороги, потом на Русско-Балтийском вагонном заводе в Риге. Дослужился до мастера. После эвакуации завода в 1915 году Муст сначала работал на ж/д станции Люблино в Москве, а потом мастером на вагонном заводе в Твери. В 1916–1917 годах – мастер на автомобильном заводе в Филях, а затем – на «снарядном заводе» в Москве.

С партийной принадлежностью Григорий Муст определился не сразу. К социал-демократам он примкнул в 1914 году, но, видимо, сначала был с меньшевиками. В апреле 1917 года перешел в группу социал-демократов – интернационалистов. В партию большевиков вступил сравнительно поздно – в 1918 году. Пытаясь сгладить этот политический «промах», Муст в автобиографии подчеркнул, что с большевиками начал работать в период Октябрьской революции, то есть еще до вступления в РСДРП(б). В качестве свидетеля, который мог подтвердить этот факт его биографии, Муст назвал М. И. Томского – и, как показали последующие события в стране, вновь совершил политический промах[1187].

Муст не отличился в боевых операциях Гражданской войны. Он был заместителем, а затем комиссаром снабжения Южного и Юго-Восточного фронтов, где служил под руководством Сталина, чрезвычайным уполномоченным по снабжению Первой конной армии С. М. Буденного, а затем Украины и Крыма. После окончания Гражданской войны занимал руководящие посты на Октябрьской, Северо-Кавказской и Средне-Азиатской железных дорогах, был начальником административного управления в Наркомате путей сообщения.

В начале 1931 года партия «перебросила» Григория Муста «с транспорта в торговлю». До августа 1933-го – почти три года – он работал заместителем торгпреда в Чехословакии, переждав массовый голод в благополучной загранице. Интересно, что Муст сам добивался командировки за рубеж. В конце 1920-х годов он просил партийное руководство дать возможность «подучиться за границей новейшим методам управления и организации производства» для того, чтобы стать знающим руководителем завода. Следует обратить внимание на это стремление попасть за рубеж. Профессиональные революционеры «ленинской гвардии», которые стояли у государственного руля в конце 1920-х годов, рассматривали заграницу либо как место подрывной работы, либо как опалу, устранение из эпицентра внутренних политических дел. Молодой Муст, видимо, являл новый тип партийца-карьериста. Длительное пребывание за границей, а возможно, и опыт снабженца оказали на него «разлагающее» влияние. Это предположение основано на фактах последующей биографии Муста.

Григорий Муст не стал руководителем завода. Из пражского торгпредства в августе 1933 года он направился на работу в валютный Торгсин, где занимал «хлебные» посты в центральном аппарате в период относительно благополучной жизни – голод уже отступил, и Правление пыталось превратить торгсины в валютные образцовые универмаги культурной торговли. Муст не выдержал испытания материальным благополучием. В начале 1935 года он был снят с работы, исключен из партии и отдан под суд. Находясь в Таганской тюрьме под следствием, написал письмо Сталину. Тот не оставил его без внимания и, видимо, поручил Бюро Комиссии партийного контроля проверить решения по «делу Муста», принятые Наркомвнешторгом, Дзержинским райкомом и прокуратурой[1188]. Материалы дела, которые сохранились в фонде КПК, позволяют не только рассказать историю Муста, но и рассмотреть мотивы должностных преступлений, увидеть процесс разложения сталинской партийной элиты.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное