Читаем Золото для индустриализации. Торгсин полностью

Сотни книг и статей написаны о советской индустриализации, но в них нет Торгсина. В лучшем случае вскользь упомянут: мол, был такой Торгсин. В многотомном фундаментальном труде «История социалистической экономики СССР» Торгсину уделено две строчки[1353]. Столь же немногословно о Торгсине сообщали и советские экономисты – первые исследователи советской торговли[1354]. В лучшем случае, отмечая роль Торгсина в достижении валютной независимости СССР, они приводили итоговый показатель его работы по скупке ценностей. Западные исследователи советской индустриализации до недавнего времени тоже лишь вскользь упоминали Торгсин[1355]. Имя «Торгсин» часто встречается в мемуарах о 1930-х годах и художественной литературе, основанной на личных воспоминаниях о том периоде времени. Эти работы сильны эмоциональной насыщенностью и незаменимы как источник изучения личного восприятия. Однако люди, жившие в 1930-е годы, понимая значение Торгсина в спасении от голода их самих и близких им людей, вряд ли могли оценить экономическую роль Торгсина для промышленного развития страны и его значимость для общества в целом. Для них Торгсин так и остался эпизодом личной биографии, трагедией или победой отдельной семьи. Для последующих поколений советских людей Торгсин превратился в курьезный эпизод похождений Коровьева и Бегемота в булгаковской Москве[1356].

Первой специальной работой о Торгсине была моя статья, которая вышла в 1995 году[1357], а первое региональное исследование социальной истории Торгсина вышло на Украине в 2003 году[1358]. То, что именно Украина среди бывших республик СССР первой обратилась к этой теме, вряд ли случайно. История Голодомора занимает центральное место в современной украинской историографии. Во время массового голода 1932–1933 годов там погибли миллионы людей, но многие выжили благодаря Торгсину. Торгсин для украинцев – часть национальной трагедии, именно поэтому в первом украинском исследовании о Торгсине столь силен эмоционально-обличительный тон.

В момент расцвета своей деятельности Торгсин имел более полутора тысяч магазинов по всей огромной стране. Конторы Торгсина работали во всех союзных республиках, а также краях и областях РСФСР, а значит, остаются десятки «неподнятых» архивов. Мои запросы в архивы Дальнего Востока, Сибири, Средней Азии, Ленинградской и Смоленской областей свидетельствуют об обилии материалов, которые ждут исследователей. Хочется верить, что эта книга вдохновит новых авторов на создание региональной истории Торгсина[1359].

Эта книга – первое социально-экономическое исследование деятельности Торгсина в масштабе всего Советского Союза. Главным для работы стал фонд Правления «Всесоюзного объединения „Торгсин“» в Российском государственном архиве экономики. Небольшой по объему – всего несколько сот дел – он представляет концентрацию материалов (приказы, протоколы, циркуляры, переписка, планы и отчеты, распоряжения, материалы проверок, прейскуранты, конъюнктурные обзоры, справки, жалобы и др.), где практически нет неинтересных или малозначимых документов. Состав этого фонда многоведомственный. Он включает материалы партийных и правительственных органов, регулировавших деятельность Торгсина; наркоматов, связанных с решением валютных и импортно-экспортных вопросов, документы Правления Торгсина. Этот фонд не только показывает работу центрального руководства, но и, будучи сосредоточием материалов, поступавших в Правление из региональных контор, позволяет исследовать и развитие событий на местах. В фонде также содержатся письма советских людей о Торгсине, материалы публикаций о нем в СССР и за рубежом, переписка с его иностранными представительствами и др.

В дополнение к материалам, сохранившимся в центральном фонде Правления Торгсина в Москве, в этой книге использованы и архивы его некоторых региональных контор: Московской областной (Центральный государственный архив Московской области), Ленинградской/Северо-Западной (Ленинградский областной государственный архив в г. Выборге), Западной/Смоленской (Государственный архив Смоленской области) и среднеазиатских (Центральный государственный архив Республики Узбекистан[1360]). В выборе контор сыграли роль как значительность объема их архивных фондов, так и возможность получить к ним доступ. Состав контор оказался очень удачным: в нем есть и столичные городские (Москва и Ленинград), и преимущественно крестьянская (Западная/Смоленская контора), а также обширный материал с национальной спецификой (Средняя Азия). Привлечение республиканских и областных архивов позволило усилить социальный и региональный аспекты исследования деятельности Торгсина и даже показать некоторые национальные особенности его работы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное