Читаем Золото для индустриализации. Торгсин полностью

Эта книга позволяет сказать, что сталинизм как социально-экономический феномен включал и рыночные институты. Традиционно советские и западные исследователи представляли экономику сталинского времени как плановую безрыночную, в лучшем случае допуская существование оазисов легального крестьянского («колхозного») рынка. В подобном понимании советской экономики 1930-х годов исследователи не шли дальше большевистского руководства, которое в результате долгих дебатов 1920–1940-х годов хотя и признало, что реальный социализм являлся товарно-денежным, а не уравнительно-распределительным хозяйством, но тем не менее не хотело видеть в нем обширных социально-экономических зон, существовавших вне государственного регулирования и централизованного контроля. Книга «За фасадом „сталинского изобилия“» стала вызовом этому традиционному пониманию. В ней советская экономика 1930-х годов впервые в историографии была показана как симбиоз планового централизованного снабжения и обширного вездесущего черного рынка[1388]. История Торгсина позволяет далее развить концептуальное понимание экономики сталинизма как своеобразного симбиоза государственного регулирования и рынка. Торгсин по сути был явлением государственного капитализма. Будь Торгсин социалистическим предприятием, то в условиях голода он должен был бы действовать в интересах людей. Вместо этого государство, эксплуатируя голод и «благоприятную» рыночную конъюнктуру, извлекло с помощью Торгсина огромную валютную прибыль, действуя, однако, не в частных интересах, а в интересах своих индустриальных планов.

Представление сталинизма как социально-экономического явления не означает отрицания роли идеологии и политики. Напротив, как показало исследование Торгсина, вопреки валютным интересам индустриализации, именно идейно-политические мотивы определили отрицательное отношение государства к валютной проституции в портовых торгсинах, а также заставляли закрывать глаза на беспредел ОГПУ, подрывавший эффективность валютной работы Торгсина, или запрещать денежные переводы из гитлеровской Германии. Идейно-политические мотивы стали одной из причин закрытия Торгсина. Не отрицая огромного значения идеологии и политической системы в сталинизме, данное исследование тем не менее призывает обратить серьезное внимание на роль социально-экономических институтов сталинизма, в числе которых, как показывает Торгсин, было и экономически успешное крупномасштабное государственное предпринимательство – факт тем более интересный, что частная деятельность с целью получения прибыли в СССР официально считалась экономическим преступлением – спекуляцией, и преследовалась по закону. В Торгсине сталинское государство с размахом действовало как капиталист-спекулянт.

Здесь уместно поспорить со Стивеном Коткиным. Центральным тезисом его главной книги «Магнитная гора» является представление сталинизма как нового вида цивилизации, построенной на отторжении принципов капитализма. В одной из последующих статей Коткин отнес СССР сталинского периода к типу современного (для первой половины ХХ века) «нелиберального некапиталистического государства» (illiberal noncapitalist modernity). Иными словами, Коткин считает, что социализм, основанный на некапиталистических принципах, был построен в СССР. Действительно, советское руководство провозгласило отказ от капитализма и пыталось добиться прогресса на основе отторжения капиталистических принципов, но история Торгсина свидетельствует, что сохранить чистоту эксперимента не удалось[1389].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное