Золото для индустриализации. Торгсин

Дебаты о сталинизме. Советский социализм. Заклятые друзья: план и рынок. Обещание изобилия: развитие потребительского общества в СССР

Цель этой главы – популярно и по возможности кратко рассказать о том, как развивались представления историков о сталинизме, а также определить вклад данного исследования в изучение этого феномена ХХ века.

Советские историки вплоть до начала реформ Михаила Сергеевича Горбачева и архивной революции конца 1980-х – начала 1990-х годов не вели научных дискуссий о сталинизме. В их научном аппарате не было и самого понятия «сталинизм»[1367]. Первые научные работы о сталинизме появились на Западе в конце 1940-х – начале 1950-х годов. Классической стала книга философа, историка и политолога Ханны Арендт «Происхождение тоталитаризма»[1368]. Арендт не являлась советологом в строгом смысле этого слова, но многие положения ее книги составили теоретический фундамент советологии ХХ века, а сама работа стала знаменем и символом историографии периода холодной войны.

Первые историки сталинизма на Западе понимали его как идеологический и политический феномен: вооруженный коммунистическими идеями режим Сталина стремился установить тотальный контроль над обществом и преуспел в этом. Идея тотального контроля, центральная в западной историографии сталинизма периода холодной войны, определила название этого научного направления – «тоталитарная школа». Террор, цензура и пропаганда подавили общество, которое в исследованиях «тоталитарной школы» в целом предстает пассивным и атомизированным объектом политики сталинского режима. По другую сторону «железного занавеса» в период холодной войны официальная советская историография представляла общество в единстве с государством, коммунистической партией и ее лидером. В отрицании относительной самостоятельности общества от власти исследования советских историков были зеркальным отражением западной советологии периода холодной войны: по ту сторону «железного занавеса» подчеркивали пассивность и разобщенность советских людей, по эту – их единение, ура-патриотизм и энтузиазм.

Западные советологи были первыми, кто попытался с научных позиций концептуально осмыслить сталинизм, их работы вошли в золотой фонд историографии[1369]. Однако видение сталинизма советологами «тоталитарной школы» было крайне политизированным и идеологизированным, теоретические построения порой противоречили здравому смыслу, а приводимые ими факты порой шли вразрез с их собственными обобщениями[1370]. «Тоталитарное» видение сталинизма лишь как деспотической политической системы, управлявшей обществом исключительно средствами подавления, не позволяло объяснить ни стабильность режима, ни достижения СССР, наиболее внушительным из которых была победа во Второй мировой войне, ни ностальгию многих людей по ушедшему режиму. Историкам сталинизма стало тесно в рамках идеологической и политической модели.

В 1970–1980-е годы в исследованиях сталинизма на Западе произошла историографическая революция. Молодое поколение историков, на становление взглядов которых огромное влияние оказала война во Вьетнаме, начало ревизию идей «тоталитарной школы». Точкой отсчета для «ревизионистов» стал здравый смысл, который не позволял принять идею о возможности абсолютного (тотального) контроля власти над обществом. Одной из главных вдохновительниц «ревизионистов» стала историк австралийского происхождения Шейла Фитцпатрик. На рубеже 1960–1970-х годов она опубликовала работы о выдвижении рабочих на руководящие должности в годы первых пятилеток, в которых показала, что режим применял не только репрессии, но и «позитивные программы» (affirmative action), и что определенные группы населения сознательно и в своих собственных интересах поддерживали режим. В отличие от советологов «тоталитарной школы», которые не работали в архивах в СССР[1371], «ревизионисты» получили доступ к архивным документам[1372].

«Ревизионисты» не были монолитной группой, отличаясь по политическим взглядам, тематике и методам исследования, но их главным совокупным вкладом в изучение сталинизма было открытие общества, которое, вопреки теоретическим построениям советологов «тоталитарной школы» и советской ура-историографии, жило своей и, как оказалось, очень активной жизнью. Участие общества в сталинизме было разного свойства – поддержка, отторжение, приспособление, сопротивление, подчинение и многое другое. В наши дни историки нового поколения критикуют «ревизионистов» за то, что они не создали стройной концепции сталинизма. Однако богатство социальной жизни, которое показали исследования «ревизионистов», концептуально изменило наше представление о сталинизме – из идеологического и политического феномена он превратился в феномен социальный[1373].