Золото для индустриализации. Торгсин

Идея участия сталинского государства в создании нового общества представляет одно из существенных отличий «постревизионистов» от «ревизионистов». Хотя обобщения чреваты исключениями[1385], можно сказать, что «ревизионисты» стремились показать роль отдельных социальных групп в создании и упрочении сталинизма, главным образом роль новой элиты, ставшей, по их мнению, социальной опорой режима, в то время как «постревизионисты» – роль сталинского государства в изменении общества и влияние сталинизма на индивидуума[1386]. В этом смысле работы «ревизионистов» и «постревизионистов» дополняют друг друга.

Бывшие советские граждане могут услышать в идеях «постревизионизма» лозунги советской власти и постулаты официальной советской историографии – «государство народной заботы», «прогрессивная идея построения нового общества на Земле», но такое прочтение «постревизионизма» ошибочно, так как, признавая наличие прогрессивных современных черт в сталинизме, «постревизионисты» не отрицают его репрессивного характера.

Современная концепция сталинизма – результат работы разных научных школ – представляет его как комплексный и сложный феномен, в котором массовые репрессии переплетались и уживались с воплощением идеи прогресса. Исследование Торгсина позволяет далее развить идеи историографии сталинизма, указать на определенные противоречия во взглядах современных историков, а также оспорить некоторые из них.

Концептуальное понимание Торгсина не просто как торгового предприятия, а как проявления сталинизма, представленное в этой книге, созвучно ряду идей, высказанных «ревизионистами» и «постревизионистами». Так, история Торгсина свидетельствует, что в государственной политике 1930-х годов наряду с иррациональным разрушением был и индустриальный прагматизм, который доходил до фетишизма – признания главенства промышленного развития над другими целями и идеями[1387]. Сталинское руководство отождествляло прогресс с построением индустриального общества и верило в особую роль государства в достижении индустриальной мечты. Вместе с тем Торгсин позволяет показать и роль общества в воплощении и модификации планов государства, а также относительную самостоятельность от власти собственных устремлений и планов людей.

Понимание Торгсина как проявления сталинизма концептуально выросло из моей книги «За фасадом „сталинского изобилия“». В ней сталинизм предстает как система социально-экономических институтов, созданных государством и определенных индустриальными приоритетами развития. В качестве такого социально-экономического института сталинизма в книге «За фасадом „сталинского изобилия“» показана система снабжения населения. В голодной стране, где частное производство и частная торговля были разрушены государственными репрессиями, власть использовала централизованное распределение продовольствия и товаров как кнут и пряник, подстегивая и стимулируя промышленное развитие. Торгсин с полным правом также можно отнести к социально-экономическим институтам сталинизма, которые были рождены индустриальным прагматизмом. В погоне за индустриальной мечтой сталинское руководство пожертвовало миллионами людей, но, как свидетельствует история Торгсина, в жертву были принесены и чистота идеологии и политэкономии. Так, в интересах индустриализации сталинское руководство вынуждено было ограничить государственную валютную монополию, впервые и единственный раз разрешив советским гражданам использовать внутри СССР иностранную валюту и золото в качестве средства платежа. Кроме того, Торгсин был отрицанием классового подхода: в нем не было дискриминации покупателей по социальному признаку, столь распространенной в других сферах жизни 1930-х годов.