Читаем Золото для индустриализации. Торгсин полностью

Наказание не заставило долго ждать. Наркомвнешторг, а вместе с ним и Торгсин потеряли право самостоятельно определять цены на свои товары[781]. Отныне СТО устанавливал, а СНК утверждал минимальный и универсальный для всех контор уровень цен на каждый (!) товар, ниже которого цены Торгсина не могли опускаться[782]. Торгсин мог лишь повышать минимальные цены, если к тому располагала конъюнктура рынка, – право, которому в условиях улучшения товарной ситуации в стране вряд ли суждено было осуществиться. По требованию комиссии СТО весной 1934 года цены на все основные виды продовольствия в Торгсине были повышены (табл. 20)[783]. Как и следовало ожидать, в условиях нормализации снабжения и развития торговли открытого доступа это привело к дальнейшему снижению спроса на продукты в Торгсине, затовариванию и падению рентабельности его торговли. Но руководство страны не сдавалось. В 1935 году, несмотря на просьбы управляющих региональных контор Торгсина снизить не отвечавшие спросу цены, правительство обвинило их в желании идти «по пути наименьшего сопротивления»[784].

Голод уже не помогал Торгсину, а директивами заставить людей покупать по инфляционным ценам было нельзя. Из региональных контор в Правление Торгсина и Наркомвнешторг полетели тревожные телеграммы о резком падении оборотов торговли, а в некоторых случаях и о полном ее прекращении. Из Казахстана, например, писали, что после повышения весной 1934 года цен на основные продукты в Торгсине их продажа «день за днем падает стремя голову»: раньше мука расходилась по 1–2 т в день (Чимкент), а теперь продавали 1 т в пятидневку, животного масла продавали («когда было») от 100 до 180 кг в день, теперь не более 1 кг, мяса по старым ценам продавали от 100 до 150 кг в день, «теперь совсем не берут», растительное масло покупали по 5–6 л в день, а теперь по пол-литра и то не каждый день – «по такой цене будем реализовывать до 1936 года»; «имеется водочных изделий большой запас» – но после повышения цены и водку не берут. «Одним словом, после наценки, – заключал руководитель Казахского Торгсина, – получился полный застой»[785].

Резкое падение покупательского интереса к Торгсину заставило правительство сначала выборочно (табл. 20), а затем почти повально снизить цены на основные продовольственные товары[786]. Эта фаза вынужденного снижения продовольственных цен продолжалась до декабря 1935 года[787]. Однако мера оказалась запоздалой, а снижение недостаточным. Состояние торгсиновской торговли радикально не улучшилось. Спрос на продукты в Торгсине продолжал падать. В отличие от продовольствия, в течение 1935 года правительство повышало цены на наиболее дефицитные промтовары, пытаясь аккумулировать валюту за счет «сытого спроса»[788]. С отступлением голода спрос на ширпотреб, действительно, вырос, но люди теперь могли купить практически те же товары и в универмагах за рубли. Падение покупательского спроса и затоваривание в Торгсине в 1934 и 1935 годах стали одними из основных причин его закрытия. Законы потребительского рынка оказались сильнее директив правительства.

«Ажиотаж под занавес» стал заключительной фазой изменения цен в Торгсине. В ноябре 1935 года правительство опубликовало постановление о скором закрытии Торгсина. Известие мало изменило спрос на продукты, но началась почти паническая скупка промышленных товаров – свидетельство отложенного спроса и относительно сытой жизни. Правление Торгсина сигнализировало: «Целесообразно дальнейшее усиленное выкачивание находящейся на руках у населения иностранной валюты»[789]. В последние недели работы Торгсина, когда люди торопились потратить оставшиеся на руках деньги, правительство повысило торгсиновские цены на продовольствие в среднем на 20 %, на промтовары в среднем на 40 %[790]. Цена хозяйственного мыла (1 кг), например, выросла с 22 до 36 копеек; на несколько золотых копеек увеличилась цена разных сортов туалетного мыла; существенно, от 5 до 15 золотых копеек, выросли цены парфюмерных и косметических товаров, на 6–10 золотых рублей – цены на патефоны, радио и сервизы[791] (табл. 20). Повысив цены в тот момент, когда население не могло дольше откладывать покупку, советское руководство вновь доказало, что предприимчивость не чужда социализму, если бизнесменом является само «пролетарское» государство.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное