Золото друидов

— Вот смотрю я на вас и стыдно мне, аки девке после первой срамной ночи. — Асмунд даже не удосужился встать. — Понять хочется, что же в этом мире так сдвинулось, что здоровые ражие парни подобные разговоры ведут? — Старик говорил медленно, размеренно цедя слова сквозь зубы. Однако сидевший по близости Хьяль заметил, что пальцы его побелели, а щека начала подергиваться. — Это же ваш шанс прославиться, показать себя. Да опасно, да неизвестность. Но это хотя бы мужское дело, в отличие от того, что вы предлагаете. Здесь обещают стоящую добычу. Золото, сокровища. — В белесых глазах яркими сполохами отражалось пламя очага. — Еще лет тридцать, сорок назад ни за чем другим и не ходили по морю, а сейчас вы и овечьей шерсти рады. Что замолкли!? На тинге я слышал, как один херсир из Мера похвалялся, что летом добыл в стрендхеге у англов крепкую глиняную посуду. Мол, его жена была этому очень рада. Скоро ночному горшку будете радоваться, лишь бы был крепкий и глиняный. — Асмунд сплюнул. — А что с вами говорить. Живете, аки овцы, овцами и умрете. А еще о Вальхалле грезите. Срал я на таких воинов Одина. — Аж поперхнувшийся от избытка чувств Асмунд умолк и потянулся к кубку.

Повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь пыхтением присосавшего к пиву старого викинга, щедро заливающего печаль пенным хмелем.

Когда тишина стала нестерпимой, из-за стола поднялся Хьяль.

— Я тоже скажу. Вы знаете, что в целом мне плевать на добычу. Вы знаете об этом. Вы знаете, что вместе с вами я готов плыть хоть к франкам, хоть к англам, хоть к саксам с их козьими шкурами. Плыть туда и грабить там вместе с вами вымершие прибрежные селения и обнищавшие монастыри. Но вы же требуете песен. А о чем мне после этих походов петь? Как пьяный Убе гонялся за свиньями и едва не утонул в свином навозе? Или как Забияке расцарапала морду и выкинула из окна франкская девка, которой он, как ему думалось, глянулся? Так оно может и весело, и даже в чем-то поучительно. Но славы в этом нет. На основе этого скорее сочинишь хулительный нид, чем хвалебную драппу. Хотите песен — дайте повод! Хотите остаться в веках — совершайте подвиги, добивайтесь славы! А не гоняйтесь за свиньями и юбками, по пьяни путая одно с другим.

Скальд тяжелым взглядом обвел собравшихся. Опущенные глаза, сжатые губы, руки теребят кубки и рукояти ножей. Серьезен и подавлен даже Торгейр.

Со своего места с кубком в руке медленно поднялся Эйнар.

— Эрин, — торжественно произнес он, запрокинув голову, осушил кубок и что есть сил грохнул сосуд о стол.

— Эрин! Эрин! — раздавалось по залу то здесь то там.

— Эрин!! Эрин!! — скандировали воины, ударяя по столам кубками.

— Эрин!!! Эрин!!!

Когда стук достиг апогея, а крики хирдманов слились в один нечеловеческий вой, Агнар вскинул руки. Шум мгновенно смолк.

— Вы сделали выбор! Вальхское золото и вальхская кровь! Золото и кровь!

— Золото и кровь! Золото и кровь!! Золото и кровь!!!

Рев сотни глоток вознесся к прокопченному потолку и сквозь широкое отверстие дымохода унесся в звездное небо, откуда смотрят на мир, наблюдая за людскими делами, суровые северные боги.

* * *

Крик не утихал еще долго.

Потом было пиво. Воины, с души которых упал камень ожидания и раздумий, смогли наконец-то полноценно насладиться праздником. Люди взахлеб обсуждали предстоящий поход на Зеленый остров, и по их словам выходило, что это едва ли не лучшая земля на свете. Звучали хвалебные тосты, хвастливые речи и невыполнимые обещания, большая часть которых к утру благополучно забудется или, в худшем для хвастунов случае, станет основой шуток и поддевок на весь следующий год.

Слушая проникновенный бред Торгейра, обещающего выкрасть самую-самую красивую жену самого-самого главного ирландского конунга, Хьяль лениво подумал: все-таки хорошо, что у них не в почете столь распространенный севернее обычай, меряясь удалью, давать в ночь Йоля торжественные обеты. Хмель далеко не лучший советчик, а священная ночь не самое подходящее время для опрометчивых обещаний, выполнение которых уже лишило очень многих покоя, а кое-кого и жизни. Слишком часто, проснувшись поутру, выпивоха узнавал, что вчера поклялся не касаться женщины и пальцем, пока не положит на главную площадь деревни голову огнедышащего дракона.

Драконоборцам поневоле, или скорее по воле хмеля, а если говорить уж совсем откровенно, то дурной головы, еще везло. Многие из них, так и не найдя предмет охоты, счастливо умирали от старости и воздержания. Пьяницы, поклявшиеся в следующем году овладеть женой соседа, или прогуляться на остров с каким-нибудь известным в округе задирой, так долго обычно не жили.