Золото империи. Золото форта

Иван Михайлович поднялся, вышел в сени, вдохнул полной грудью морозный воздух, войдя вновь в хату, хлебнул холодного квасу и вновь уселся напротив деда Трохима.

– Микола. Заговор против царя устроил. К повешению приговорили, да в последний момент на тюрьму приговор изменили, – с тяжелыми нотками в голосе произнес атаман.

– Боже святый! – сказал дед Трохим, крестясь на образа. – Миколка?!

Атаман качнул головой. Зажал волосы в кулак.

– Не верю, Иван Михайлович! Чтобы Микола, да на такое решился бы! – взволнованно высказался старик. – Да зачем ему такое надо? Да он за царя-батюшку кровь по капле отдаст!

– Не веришь? На, прочти. – Атаман подвинул к деду лист бумаги.

Дед Трохим взялся за чтение, не торопясь прочитывая каждую строчку, будто стараясь найти в них скрытый смысл. Дочитав до конца, он отложил письмо и, глубоко вздохнув, произнес:

– Вот что я тебе скажу, атаман. Письмо составлено грамотно. Но в конце ни даты, ни подписи. Значит, писал аноним, который не хочет быть узнанным. Стало быть, доверия сей писульке быть не должно.

Иван Михайлович приподнял голову. Взял письмо, еще раз перечитал его.

– А ты прав, деда, ой как прав. Ни подписи, ни даты! – лицо атамана просияло, с души отлегло. – Но не все гладко. Что-то с Миколой приключилось недоброе. От него ни слуху ни духу. Зато вот это, – атаман указал пальцем на письмо.

– А ты не журысь, Иван Михайлович, мало ли кто и что напишет. Каждому неизвестному писаке доверять, так и жить не стоит, – дед Трохим с заботливыми нотками в голосе постарался убедить атамана, что это письмо – филькина грамота. – Разобраться трэба.

– Я разберусь! – воскликнул атаман. – Они думают в своей столице, что мы – темнота. Кукиш! – Атаман сделал соответственный жест. – Мы – казаки! Нас на мякине не проведешь!

Из соседней комнаты показалась заплаканная Наталья Акинфеевна.

– Микола наш, Натальюшка, в каталажке. Причины не ясные. Пишут, что на царя покушение готовил. Не верю этому! – Атаман старался говорить успокаивающим голосом, но это слабо действовало на супругу. Родное дитя в опасности. Она это тоже чувствовала на подсознании, на том уровне, на котором могут чувствовать только матери. Не важно, как далеко родное чадо.

Наталья Акинфеевна присела на лавку.

– Что же теперь будет, Иван? Стыд-то какой. Как люди узнают? Как в глаза им смотреть будем?

– Бог не выдаст, свинья не съест! – отозвался супруг. – А ты, дед Трохим, – сказал атаман на прощание, – чтобы никому. Пока все не прояснится.

– Да ты шо, Иван Михайлович, – в сердцах ответил старик, нахлобучивая папаху и выходя на двор. – Шоб мне сказыться.

Атаман был уверен в том, что сказал дед Трохим. Но чувства неспокойные душу бередили.

«Побачим, на чьей стороне правда, аноним из царской канцелярии. Как бы коса на камень не нашла. С казаками шутки шутить хлопотно», – размышлял он, глядя вслед удаляющемуся деду Трохиму. А тот, как бесценную драгоценность прижимая к груди письмо внука за пазухой, уверенными шагами шел к своей хате. И там в тепле еще несколько раз перечитывал эти строчки, вспоминая Василя.

– Бог не выдаст, свинья не съест, унучок, – произнес старик в пустоту комнаты.

Глава 15

Солнечные лучи слепили глаза. Микола щурился, надвигая на брови папаху. Перед ним расстилался, касаясь горизонта бескрайними просторами, степь. Лысоватые, покрытые, словно панцирем, заячьей капустой курганы, как безмолвные стражи, застыли вдали. Суховей, гоняющий по степи волны ковыля, ударял в нос духмяным запахом чабреца и полыни. Где-то за спиной громко заржал жеребец, увлекая табун за собой к водопою.

Откуда-то из безбрежной синевы небес до слуха донесся жалобный клекот орла-подростка. Микола поднял голову вверх, закрывая глаза от солнца. Но вместо солнца на небе ярко светили звезды.

– Звезды – глаза твоих предков. Они следят, как ты защищаешь свой род, – за спиной Миколы раздался до боли знакомый голос. – Мальчик, став воином, не знал страха смерти, ведь, погибнув в бою с врагами своего рода, он попадет в ирий – рай на радость дедов, стало быть и мою.

Над степью, словно песня, полились слова, сложенные в рифмы. Стих сей, написанный дедом Трохимом, Микола помнил хорошо. Как отзвук далекого прошлого, отозвался он в душе.