Золото империи. Золото форта

– Ооо, Николай Иванович, дорогой, сидеть еще не пересидеть. Уж больно статейка у вас примечательная. По такой скоро не выпускають, оттого как считаетесь элементом для государя, стало быть и для империи, дюже опасным. Да и начальник тюрьмы больно старательный. Все выслуживается в надежде, что в столичное управление переведут. А по мне, так здесь хоть и не хоромы, но все же подальше от высокого начальства. Спокойнее, стало быть.

– Это ты прав, братец, – бывший подъесаул невесело усмехнулся. – Спокойнее некуда. Тишина да благодать.

Поднявшись по бетонной лестнице, Билый и его сопровождающий оказались на площадке третьего уровня. С нее был выход на крышу форта. Сам форт имел почти округлую форму с тремя главными ярусами. На всех трех ярусах расположены коридоры и камеры. Всего камер было шестьдесят. Над последним уровнем располагалась небольшая башня, служившая обзорным пунктом, с которого обычно и наблюдали охранники за прогуливающимися заключенными. Их, в целях безопасности, не выводили на прогулку более пяти.

– Ведерко-то опустошите, – охранник указал на большую приемную емкость, куда собирались нечистоты.

– Спасибо, братец, – отозвался Билый. – Не впервой.

– Так я это… – охранник сконфузился слегка. – Для порядку.

Он открыл дверь, ведущую с третьего уровня на крышу. Леденящий ветер ворвался через открытую дверь в тюремный коридор и ударил бодрящей свежестью в лицо Миколе. Дыхание от холода перехватило, но было приятно вдохнуть чистый, морозный воздух. Казак закрыл глаза и расставил руки в стороны, будто обнимая поток воздуха. Охранник усмехнулся в бороду. Невольно залюбовался этой сценой. Холодный декабрьский ветер, сдобренный морской сыростью, от которого укутаться бы в полушубок и малахай на голову нахлобучить по самые уши, а тут этот арестант будто и не чувствует обжигающего холодного дыхания погоды, даже наоборот – рад-радешенек такой стихии.

– Николай Иванович, может, ну его, – в голосе у охранника проскользнули просящие нотки. – Сегодня во внутреннем дворе прогуляетесь?

Микола хотел было возразить, но вспомнил о недуге охранника и, соглашаясь, произнес:

– Что-то и вправду ветрено. Веди во внутренний двор.

– Вот и ладненько. Вот и слава Богу, – обрадованно произнес охранник. – Так оно лучше будет.

Воодушевленный тем, что не нужно будет стоять на крыше, подставляясь ледяному ветру, охранник, нарушая устав, поинтересовался:

– Николай Иванович, вы, чай, из казачьего сословия-то будете? А что у вас на гулянках-то поют-танцуют? У нас знамо дело – барыню выводят. А у казаков как же?

– Ну, во-первых, – Билый произнес это довольно серьезным голосом, – ты, братец, усвой раз и навсегда, что казаки – это не сословие, а народ. И, как у любого народа, у нас свои традиции имеются. Песни, танцы, история, в века уходящая.

Охранник слушал казака. По всему было видно, что разговор для него не праздный, интерес вызывающий особливо. Микола, видя это, с удовольствием продолжил:

– Танец наш называется казачья лезгинка и является песенным и танцевальным жанром среди казаков, проживающих вдоль Кавказской линии. Причем потомки хоперских казаков, переселившихся на Кавказ в конце семнадцатого – начале восемнадцатого века, и потомки гребенских казаков считали лезгинку своим танцем. Они её ниоткуда и ни от кого не перенимали. Этому можно найти подтверждение в текстах песен, ведь лезгинку танцевали не только под аккомпанемент барабана, но и под хоровое исполнение, а чаще всего совмещая и то и другое. «Грушица» является лезгинкой, исполняющейся на Троицу, а лезгинка «Не по морю плыла лебедь» – старинной балладой, текст песни встречался и в других местах проживания казаков.

– Ишь ты, – причмокивая, произнес охранник. – Народ, песни, танцы свои. А как насчет землицы-то? Ведь каждый народец-то своей землицей владеет. Ежели вы, казаки, народ, то, стало быть, и земля у вас своя должна быть. Правильно?

– Правильно мыслишь, братец, – Микола, соскучившийся по разговорам и видя интерес собеседника, дал волю словам. – Слышал что-нибудь о Кубани, к примеру, Тереке?

– Ну, малость слышал. Не совсем неуч-то. Про Дон еще слыхал. Говорят, дюже лютые люди там проживают.

– Так вот, мил человек, родная земля для казака – это не только Дон, Кубань и Терек, это и земля того хутора или станицы, где он появился на свет. Как правило, во время проводов молодого казака на службу мать передавала ему узелок или ладанку с родной землей, которая, по приметам, должна сберечь воина в бою, а если уж и суждено погибнуть на чужбине, то земля родины будет сопровождать его в мир иной. Родную юртовую землю казак должен был свято чтить и оберегать.

Микола сделал паузу. Задумался. Вспомнил матушку, Наталью Акинфеевну, жену Марфу.

– Так ежели на то пошло, – разговорился охранник. – То и традиции у вас-то имеются?

Билый, пребывая в мыслях о своих родных, не услышал вопроса.

– Николай Иванович? – охранник слегка коснулся руки казака.

– Что? – Билый словно очнулся ото сна.

– Я говорю, традиции у вас какие имеются? – повторил вопрос охранник.