Золото Югры

– Мы ведь, Макар Дмитрич, – продолжал бормотать Хлыст, – работаем артельно, а не разбойно. Артельность – такое дело, что либо все идут на кровь, либо никто… А эти утеклецы – вишь ты, схлыздили! Решили от крови бежать с твоими деньгами. И сбегли. Правда, с золотом…

Макара прошиб озноб. С царским золотом? Утекли? А как же теперь англов бить, когда денег нет?

Макар потряс обрывок рукава. Точно, монеты там не подзвякивали. Тридцать два тяжелых, золотых арабских динария пропали. Тренькало только стекло драгоценных камней. Кому здесь – драгоценных?

Сенька Бывалый налил из особой немецкой бочки вина, которое, судя по всему, везли немецким офицерам.

– Вот, ватаман, выпей, – подал кружку Сенька, – выпей и подумай: куда они с твоим золотом здесь пойдут? Кому оно нужно? Что здесь нужно в виде денег, то есть – жратвы, так того у нас в трюме навалом. А золото здесь… тьфу и растереть. Как нам на Москве пробка от бочки…

– На эскимосов местных напорются или на ненцев… не знаю, кто нынче здесь кочует, – стал пояснять Хлыст, – а те чужих не любят. Ножи заберут, самих – зарежут… Этими же ножами.

В трюме захохотали. Хлыст поворочался и сразу заснул.

Вино немецкое согрело желудок, но попросило добавки. Макар выпил еще одну кружку.

Действительно, а кому здесь нужно золото? Здесь в цене топор да нож. Даже обычный гвоздь в цене. Ружье местные жители, наверное, пока не знают; доброе ружье, кусок свинца, да полмешка пороху им пока – не добыча. Как и золото. Золото только блестит, а не режет. Так ведь и снег – блестит, а не режет.

– Ну и ляд с ним! – громко сказал Макар, и вся ватага поняла, что обругал Макар Старинов. Золото он обругал.

* * *

Хлыст спал тихо и вдруг захрапел. К нему кинулись – нет, живой. Просто храпит во сне.

Макар увидел, как сквозь густую бороду Бывалого Сеньки проступили белые пятна.

– Ты – чего? – испуганно спросил Макар.

– На себя посмотри, – шепнул в ответ Сенька.

Шхуну качнуло. Потом еще раз, уже посильнее. А потом налетел такой шквал ветра, что даже внутри трюма завыло, заскрипело.

– Я здесь ни разу не был, – зашептал Макару Сенька, – а Хлыст лет пять назад кого-то здесь гонял. Вроде норвегов гонял. Без его разрешения сюда заплыли… Так вот, если Хлысту верить, то этот шторм на три дня. Он как раз и очистит Обскую губу ото льда и даст реке Оби спокойно нестись в океан.

– И тогда начнется наше дело, – обрадовался Макар.

* * *

Капитан Ричардсон еще в конце марта стоял в фиорде деревни Вардё и намеренно тянул время. То заставлял матросов перетаскивать бочки и короба в трюме, вроде – искал килевую остойчивость. Потом две недели надшивали паруса по краям. Считалось, что так паруса, если заледенеют, то не сломаются.

Верные капитану Ричардсону три матроса и два боцмана каждый день ходили в деревенскую таверну и законно пропивали по одному пенсу из денег графа Эссекса. Слушали местные новости.

Новостей в этом глухом углу не имелось.

А за три дня от начала апреля кто-то из деревенских прибрежных рыбаков, выпивши полкружки эля, вдруг сказал, что русские поморы прошли от Архангельска чистой водой до острова Рыбачий. Узнав новость, капитан Ричардсон накоротке переговорил с капитаном второй шхуны, Артуром Пекни. Тот только кивал головой.

На всякий случай, прождав еще три дня, первого апреля капитан Ричардсон свел команды обеих кораблей на берег и выстроил в ряд, на молитву. Здесь перед матросами вышел очень пожилой старик с книгой в руках. На нем болталась черная католическая ряса с клобуком. Ричардсон первым опустился на колени. За ним на острые, мелкие камни встали коленями сорок матросов, два боцмана и капитан Пекни.

Свой пастор, Винченто, лежал в каюте и спал мертвым сном. Он зачем-то все время спал. Заболел, видать, пастор.

Старик открыл книгу, очень тихо сказал:

– Амен!

И стал заваливаться на бок.

Старика подхватили под руки сыновья и увели с берега.

Через час две китобойных английских шхуны, изнутри до палубы забитые пушками, припасами и стынущими на Севере моряками, подняли паруса и пошли на восход солнца.

Глава двадцать восьмая

Когда Обская губа очистилась ото льда и видимость по воде стало указывать чистое солнце, Макар Старинов велел отчаливать. Отошли от острова Белый, стали входить в губу.

Не входится.

Целый день, до захода солнца, разбирались с одним прямым парусом брига и с двумя косыми. Хорошо, Бывалый Сенька знал науку про ветер. Когда он дует с моря на сушу, когда с суши на море.

К ночи наладили паруса, ветер подул с моря в Обскую губу, бриг потихоньку двинулся в глубь Сибири. Бывалый Сенька, зараза, взял в руки линек – обрезок каната – и приготовился вбивать в ушкуйников науку плавать галсами. В которой сам еле понимал. Намучились за целый день, убегая от реи, которая при смене галса неслась над палубой, как сабля громадного татарина. Но плыть против речного течения за три дня и три ночи научились…

Бриг поставили на якорь у берега, хлебнули по половине кружки самогона и завались спать – кто где. Матросский хлеб, он больно увесист и до самой корки сильно пропечен. Все зубы сломаешь, пока его одолеешь.