Золото Каралона

Склад, где хранилась взрывчатка, разместили в отдаленном распадке и место это прозвали «Аммоналкой». Сюда днем ушли пацаны собирать обрезки бикфордова шнура, которые оставались после взрывников. Занятие увлекательное. Можно срастить несколько кусков, а на конце приладить банку с марганцовкой и глицериновой смесью, красивый ба-бах получается в старом шурфе… А он не пошел. Сидел на припеке, грел коленки. Подошел Банщик – низкорослый, тщедушный дядька, носивший даже в летнюю пору ватный треух. Поздоровались. По субботам отец водил в котельную помыться под душем, и Банщик, угрюмовато-печальный, каждый раз говорил: «Аркаша, побачь, шоб не дурыл хлопиц».

Сплетня гуляла, что он не то чистил сапоги у Бендеры в четырнадцать лет, не то возил в бричке «матку Параску», жену командира банды повстанцев, но впаяли Банщику по полной – «двадцать пять и пять по рогам».

– Ну и шо, трохи намыли?

Он видел из окна в котельной, как пацаны таскались с инструментом к старым отвалам. Ваня скривился, ничего не ответил, заработанные рубли давно испарились. Предложение вместе мыть золото воспринял, как шутку. А Банщик всё буровил на хохляцком своем языке, что знает «гарно место».

Отец похвалил. Мать сказала – никуда не пойдешь!

Ваня снова сбежал до завтрака, сбежал мыть золото с Банщиком в глухом месте, где ему грезился старательский фарт и крупный самородок в полкулака, и тогда!.. Тогда можно будет купить двухстволку ижевского завода.

Самородок попался один, грязно-желтый, похожий на осу. Попался в первый же день под вечер, Ваня понянчил его в ладони и отдал Банщику. У него не осталось сил удивляться. Перед обедом он еще бегал с ведром каменистого грунта, а к вечеру хотел упасть прямо на куст голубичника, не обращая внимания на комаров. Он мысленно ругал Банщика, этого упрямого хохла, который все валил и валил в железный ящик породу.

Через день, отдежурив в котельной, Банщик снова тихонько постучал в маленькое оконце комнаты, переделанной отцом из сарая-курятника. Мыли в прижиме у сопки, где легко устанавливать пробутор под проточную воду, стекавшую по склону из отогретой на солнце земли. В обед запаривали в котелке банку говяжьей тушенки. Свиную Банщик не признавал. Варили чай с брусничным и смородиновым листом. Однажды треух свалился с головы Банщика. Бугристые сизые, красные шрамы чередовались с клочками черно-сивых волос. Он тут же торопливо напялил треух, глянул вполглаза и ничего не сказал. А Ваня ничего не спросил, перехотел. Самородков не попадалось. А мыть грунт, где на тонну всего-то пять граммов золота, скучно и тяжело.

За ужином отец невзначай бросил, что к Хвощевым приходили с обыском мужики в штатском.

– Даже половицы и плинтуса вскрыли, пропал парень.

– Я с Нинкой, его матерью, говорила. Не мог Вася утаить столько золота, кто-то подбил, уговорил перевезти.

– Дудки! Сам. Опытные уголовники самолетом не возят, там рентген. Они знают. Они возят из Нагаева пароходами. В порту слабый контроль.

– Что же теперь с Васечкой-то будет?

– Не скули. Знал, на что шел. – Цукан пристально посмотрел на сына, но ничего не сказал. – Теперь помажут лоб зеленкой. Указ Верховного суда напечатают в «Магаданской правде». А Нинку даже на похороны не позовут. Как пить дать – не позовут.

Ваня заходил к Хвощевым, когда мать посылала за хлебом или яйцом одолжиться. Каждый раз тетя Нина угощала брусничным морсом. Наливала она его из красивого стеклянного кувшина, приговаривая: «Пей, Ванечка, пей, сил набирайся».

Старательские работы прервал пожар. Шел он с запада из Якутии. Гнал на поселок дымное марево, застилавшее солнце. Людей собирали на тушение по разнарядке отовсюду. Забрали дежурного в котельной, лишили Банщика отсыпного дня.

Банщик сам отмыл, отжарил-отпарил в кислоте добытый шлих, довел до нужной кондиции и сдал в золотоприемную кассу. В эту отдельно стоящую избушку возле техсклада, где постоянно дежурил вохровец в черной шерстяной форме с зелеными петлицами и погонами.

Вечером Банщик окликнул на улице, сунул в руку потный сверток с деньгами – двенадцать рублей. И он помчался домой серым зайцем. Вывалил деньги на стол перед матерью, думал, обрадуется. А она заругалась, про «бандеровецев» вспомнила, и еще всяко разно, как выкрикивали многие в колымских поселках, считая себя лучше других. Оказывается, ей знакомая тетка – она дежурила в золотоприемной кассе – рассказала, что Банщик сдал сорок пять граммов и деньги получил полностью по тарифу – 96 копеек за грамм золота.

– Еще раз уйдешь с ним – выпорю!

Дым от пожаров рассеялся. Ваня подолгу сидел на сосновом чурбаке возле дома, ждал, что снова подойдет Банщик, скажет простецки, что знает место, где можно намыть не то что пятьдесят, а сто или двести граммов золота. Ему верилось в необычайный старательский фарт…

На следующий день перед ужином Аркадий Цукан, заметно повеселевший, приободренный согласием сына влиться в артель «Игумен», взялся показывать фотографии участка и дома в Анапе.