Золото Каралона

Страх у Раисы прижился навсегда и вымораживает душу, с той давней поры, когда военные стали сгонять жителей в центр аула. Никто ничего не понимал. Отец прокричал, что напишет письмо Сталину. Его тут же выхватили из семьи, отвели в сторону. А она стояла и тихо всхлипывала, жалея отца. Потом рассадили на машины и, заранее подготовленные подводы, повезли к станции. Долгий путь в Казахстан. На одном из полустанков, ее подкараулил солдат, когда отбежала к посадке, чтобы справить нужду. Набросился, как зверь, зажал рот ладошкой, полез под подол в ее нетронутую плоть, которая совсем недавно начала кровоточить, пугая и одновременно наполняя чем-то новым, еще непонятным ей до конца, особенно, когда взрослые мужчины пристально смотрели в лицо, на небольшую выпуклую грудь. Она вывернулась, укусила солдата за палец, заверещала по-заячьи. На крик примчался брат подросток. Попытался оттащить конвоира. Насильник ударом кулака сбил его на землю, приладил на место штаны и стал топтать ногами, обутыми в кирзовые сапоги с подковами.

Прибежал дежурный офицер с двумя конвоирами. Солдат успел подпоясаться, застегнуть мотню. Он бодро доложил, выталкивая ртом разное непотребство, что прихватил беглецов, что пацан оказал сопротивление, прокусил палец до крови.

Брат кулем лежал на грязной земле. Его подхватили под руки и поволокли к головному вагону. Брата больше не видела никогда.

Асхаб высмотрел ее на колхозном току. Вскоре приехал с родителями. Ее, как и принято в тейпе, никто не спрашивал ни о чем. Через месяц голову повязали белым платком, пришили на платье нагрудники, чудом уцелевшие после выселения из аула Салги. Осыпали пшеницей, когда уводили из барака, где жили ингушские поселенцы, в небольшой домик, построенный друзьями Баграевых в складчину.

Она боялась, что Асхаб – сразу набросится на нее, а начинались месячные, о чем она стеснялась сказать. Но Асхаб воспитывался в хорошей семье, знал, что такое харам, умел приласкать и вскоре она словно рабыня, бежала стремглав по первому его зову. Судили его в райцентре Тургай, куда из спецпереселенцев поехать никто не имел права, даже отец. Она металась по колхозу в мороз, пыталась отдать последние украшения, какие оставались в семье, председателю, оперуполномоченному, только бы они позвонили, узнали, за что арестовали любимого Асхаба.

В ответ получила: «Радуйся, девка. Баграева осудили на 10 лет по статье бандитизм, а могли бы и расстрелять».

Через семь долгих лет в пятьдесят третьем пришло письмо из Сусумана. Знающие люди подсказали – Колыма. Что ее не пугало, главное – живой. Баул набила вещами Асхаба, вместе с его свадебным костюмом и кожаными сапогами. Она таскала, надрываясь, этот баул в поездах, тащила от трассы к поселку Омчак, а он рассмеялся: «Дура! На хрен нужны эти обноски». Вещи оказались малы. И не стало пылкого ласкового юноши. А что стало, она не понимала тогда и старалась не плакать, что ей давалось с трудом. Особенно зимой. В казахстанских степях ингуши мерзли зимой, часто болели, но на Колыме совсем по-другому. Она закутывала лицо, натягивала по две кофты под пальто и все одно через десять минут превращалась в ледышку и передвигалась с трудом.

Когда Асхаба убил ревнивец Кудым, ей пришлось искать работу. Неделю выдержала на оттайке полигона и заболела. Ее не брали даже уборщицей. Обрадовалась, когда приняли скотницей на конобазу. Работа не очень тяжелая, а главное не на морозе. После школы прибегал радостный, возбужденный Кахирчик, хватался за большую лопату, старательно подчищал навоз, а если не было рядом заведующей, то забирался на лошадь и безбоязненно гарцевал по унавоженной площадке охлюпкой.

– Ты чего лыбишься, Ворона?

– Вот гад ты, Пучков! Такой сон прервал…

После смены снова зашел в длинный сарай, где почти выветрился запах навоза. Посидел, удивляясь тому, что этот сарай-конюшня казался ему когда-то огромным. Кахир запомнил тот запах лошадиного пота и свой восторг, когда мелкой рысью скакал по площадке перед конбазой. И радостное лицо матери.

Кахир живет обособлено в дальнем бараке на улице Стланиковой в той же угловой комнате, где когда-то жил с матерью и отцом. Из старожилов в бараке осталась семья Кусковых, да старый электрик Прохор, который получил пенсию, но тянет с отъездом на материк.

Кахир принес Прохору электроплитку с перегоревшей спиралью в ремонт. Комната напоминает слесарную мастерскую, стены в мазутных разводах, стол-верстак с кучей железок, металлическая кровать, засаленная подушка, три грубых табуретки и больше ничего; ни занавесок на окнах, ни фотографий на стенах, ни парадной одежды, чтобы выйти в клуб, в люди на праздник.

Прохор постоянно кашляет и жалуется на безденежье.

– Дочку вырастил, а она укатила в Чернигов и пишет, и пишет: вышли денег.

Кахиру искренне жаль одинокого, больного старика.

– Я тоже, как поднакоплю денег, сразу уеду отсюда.

– Дурак, поживи-поработай, пойдут в гору северные надбавки – хорошо огребешь, купишь дом.