Золото Партии

Я бы ни сколько не удивился, если бы обнаружил внутри сортира кабину пилотируемого космического корабля многоразового использования «Шатл», но когда в нос ясно пахнуло застарелым говном, сомневаться не приходилось. Сортир, он и Африке — сортир.

Минуя немытые толчки треснутые раковины (к стати о птичках: разделения на «мужской» и «женский» я не обнаружил, сортир был сплошной и не в меру зловонный) мы всем скопом вошли в одну из многочисленных кабинок. Катерина достала из портсигара «беломорину» и лихо, загнув кончик, сделала тягу.

— Теперь так, стой на месте и ничему не удивляйся, — сказала она, потрепав меня за ухо.

Не удивляйся. Ха! Чему? Тому, что Зеленевский на деле оказался куском желе, а Степка Шилдин решил поцеловать провода? Безумному корейцу, варящему суп из глазниц неизвестных мне животных (людей)? Необъяснимой череде убийств захлестнувшей наш офис, что даже старый прагматик Жиботинский начал задумываться о суициде? Шутите, мадам? Если так, то весьма неудачно. Какой то у вас черный, знаете ли, юморок.

Катерина слегка надавила на ручку «смыв» и наша кабинка, скрипя и похрюкивая, стала медленно опускаться вниз. Старик, скаля зубы, отвесил мне очередной щелчок.

— Пиздец.

— Да, дед, пиздец. Он самый.

____

«Падение в кроличью нору» длилось не долго.

очередной коридор… уже знакомые лампочки… еще коридор… лампочки…

И как итог здоровенный зал, украшенный резными колоннами и стоящими тут и там кадками с широколистными фикусами. По средине зала стол, уставленный теми самыми бутылками с горючей смесью.

— Садитесь, — провозгласила она, и мы присели на четырехпалые табуретки.

— Табачку не найдется? — я вспомнил, что уже целую вечность не курил.

Приняв из рук Катерины папиросу, впустил в легкие густой дым.

— И так, начнем, — она взяла в руки одну из бутылок, — ты, наверное, хочешь меня о чем- то спросить.

Я кивнул.

— И надеешься получить должные ответы.

— Да.

Старик мерзко хихикнул, бурча под нос свою «Кагуяму».

Катерина хлопнула в ладоши. Тут же, как из под земли, выросли двое плечистых молдаван, держащих в руках продолговатые свертки, которые они бережно положили напротив меня.

— Открой.

Я разорвал ногтями промасленную бумагу и обнаружил в первом, что- то похожее на комок шерсти.

при ближайшем рассмотрении он оказался скальпом…

— Блядь! — я с омерзением швырнул страшную находку в конец стола.

— Теперь второй, — Катерина сделала серьезное лицо и вновь закурила.

Бумага трещала под давлением моих пальцев. На стол плюхнулся кусок плоти, покрытый коркой бурой крови.

— Что это? — мои глаза вылизали из орбит.

— Не видишь? Разуй фары, Ваня, это жопа, — протянула она и захихикала в такт с корейцем.

И верно жопа. Теперь я точно различал выпуклые булки, с полоской застывших фекалий в трещине.

по всей видимости, жертва перед смертью тривиально обосралась. Что ж бывает…

— Но я не за этим пришел. Где ответы?

Катерина грациозно изогнулась.

— Зачем? Да и надо ли? Что с ними стало, с теми кто их нашел? Вспомни Шилдина, Степу Никонорова, Леху, Калова. Тебя прельщает их участь? Ты, читал Розанова?

Я отрицательно мотнул головой.

— И не надо, говно полнейшее, сплошные расстройства после прочитанного. Да и не объективен он. Пиздежь — пиздежь — пиздежь и еще раз пиздежь. Не настоящее это. А за настоящее платить надо. Ты готов расплатиться?

Я вспомнил о томящейся в кармане пачке балабасов, спизженных мною на квартире Зеленевского.

— Готов.

— Что ж, хозяин — барин, — она затушили папиросу, и в очередной раз хлопнула в ладоши. — ВНЕСИТЕ ПОЛИЭТИЛЕНОВЫЙ МОЗГ!

Старик кореец привстал, вращая головой по часовой стрелке.

Отчеканивая каждый шаг, молдаване вынесли большущий мельхиоровый поднос старинной чеканки. На подносе, морщась и пульсируя извилинами, слизью блестел головной мозг. Из его правого полушария торчала кустарная заточка с деревянной ручкой.

— Узнаешь? — спросила Катерина, указывая на мозг, который уже стоял перед моими глазами, хлюпая как несвежая пизда.

— Нет.

— А ты не пялься, Вань, не пялься, ты и так слишком много видел. Ты прочувствуй. Сделай глубокий вдох, выдохни, мочки ушей помассируй. Прочувствуй…

Я закрыл глаза и почему- то опустил ладони на скользкую поверхность мозга. В голове журчало:

ПОЛИЭТИЛЕНОВЫЙ МОЗГ…

Цветы, рубашки в мелкую клеточку, запах накрахмаленного пододеяльника, дверь, окно… ее окно.

И КАК ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ПЕРХОТЬ…

Ее тепло, волосы, пахнущие дождем, непогашенная сигарета в пепельнице, занавески, еще сохранившие ее прикосновение…

ПОЛИЭТИЛЕНОВЫЙ моооооооозг…

Томик стихов Иосифа Уткина.

…она любила апельсины.

я был, я видел. всю насквозь. знал. понимал (или мне просто казалось что понимал). ДА! Именно! Ни хуя я не понимал, не видел, был слеп в час прозрения и высокопарно горделив в минуты редких откровений… был глуп, наконец! глуп как обезьяна, как страус, у которого глаз в два (а то и больше) раза крупней чем головной мозг… МОЗГ. МОЗГ. МОЗГ.

моооооооозг…

БЛЯДЬ, КАКИЕ ТУТ ЖОПЫ!

БЛЯДЬ, КАКИЕ ТУТ ЖОПЫ!

БЛЯДЬ, КАКИЕ ТУТ ЖОПЫ!

то, что лежало перед о мной, был ее мозг… Мозг Ленки.