Золото Плевны

Не понравился мне тон, каким это было произнесено. И эта «с» и «ждём–ссс». Что за разбор предстоит? Поди узнали про веревки. Так вроде все вернули. Ничего не потеряли. Не долго думая вошел во внутрь, вестовой учтиво придержал полог, и сразу захлопнул.

Кроме Жигальцова, в палатке дымил своей неизменной трубкой с длинным тонким чубуком, атаман донской полусотни подъесаул Никифоров. Оба явно не в духе, чем–то озабочены. Глядели на меня строго.

— Вчера через позиции неприятеля к нашим постам, вышел турецкий подросток. Через толмачей — переводчиков, уверяя, что имеет личное устное послание, добился аудиенции с господином генерал–майором. Командующий узнал, что пленённый вами баши, должен ещё и выкуп пластунам. Подумать только! Вы, что там удумали, действуя за спиной? Завтра долг вернут! Генерал пришел в такую ярость, что даже хотел отозвать представление на Георгиевский крест и золотое оружие для вас, но баши, как там его, не выговоришь, уверил, что вы касательства к этому не имели, и наоборот вели себя прекрасно, ничем не запятнав офицерской чести. Кстати, почему подробно не доложили о сеем приключении?

— Помилуйте Михаил Юрьевич, после нашего возвращения, все были так озабочены приготовлением блюд из конины, что меня никто не вызывал с докладом, а в последующем, разговоры о рейде, можно было принять за пустое бахвальство.

— Конина, теперь бараны. Вы понимаете, господин поручик, что скажет Государь император, если узнает, что русская армия торгуется с неприятелем о выкупе невоенного чиновника?

— Я, думаю, что Государь император, не порадуется, когда узнает, что Русский корпус передох от голода в чужих горах. Пластуны мне не подчиняются. Приказывать им я не могу, а препятствовать в той обстановке и не мог, да и не хотел.

— Я, тоже, — подъесаул встал во весь рост, оглаживая, иссини чёрную бороду.

Жигальцов резко повернулся к нему, походный стул под ним скрипул.

— Потрудитесь объясниться, что значит: «Я тоже».

— Не могу приказывать пластунам. Они в некотором роде волонтёры. Прибились к нам под Плевной. Из Сербии возвращались. Денежного содержания от казны не получают. Казачки мои, решили скинуться из своего денежного содержания, чтоб у них не меньше нашего выходило. А что провианта касаемо, если б не пластуны, так уже казачьих лошадей ели, опять же с баранами до весны легко продержимся и боевой сноровки не растеряем.

— Однако ж, господа, честь русского офицера… А, впрочем… Завтра, к восточному склону, прошу, — он показал на карте, — через турецкие позиции прогонят отару баранов, принять его должны пластуны, но вы господа, обеспечьте беспрепятственное прохождение в наше расположение. Вы, господин подъесаул, как казачий атаман, ну а вы, Иван Матвеевич, с самого начала сидения, вляпались а странную связь с этими пластунами — вам и расхлёбывать. Однако, русских офицеров, турки видеть не должны. Это приказ. Не забываем про честь, господа. А вы, Иван Матвеевич думайте ещё и о будущей карьере: с Георгием всегда приходит новое представление в чине — не стоит забывать правила — ваша дальнейшая судьба зависит от мелочей. Всё, господа, более не задерживаю.

— Прошу ко мне, — степенно пригласил казак, когда вышли на бодрящий ветерок. — Второго дня пластуны в рейд ходили. Болгарской брынзы принесли и горилки местной. Ракии. Дрянь, конечно, но крепка. Или может шампанского, как привыкли? В офицерской палатке видел не початый ящик.

— То на победу, — сказал я. — Берегут строжайше.

— Тогда ракии, но дрянь редкостная, предупредить должен вас, поручик. Не побрезгуете?

— Нет. Пил уже, да халвой закусывал. Привыкнуть просто нужно. Пластуны у Вас?

— Рядом бивак разбили. Видел их бурки.

Атаманская палатка удивила теплотой и уютом. На стенах шкуры, под ногами войлок. Печка обложена камнем. Сделано все добротно. Такую печку, один раз прогреть, потом только поддерживай. Снаружи палатка обложена снежными кирпичами.

Выпили пахучей водки, закусили водянистым козьим сыром. Лучше, чем с халвой. Я запомнил.

— Не в одном походе я участвовал, но такого Сочельника, как здесь не припомню, да и поста такого тоже. Если с баранами не выйдет, начнём лошадей казачьих резать. Для станичников это хуже смерти. С ужасом, жду, что тут произойдёт, когда будет решаться очерёдность забоя лошадей. Пока обозных резали, ещё так — сяк кривились в лицах служивые, а строевых… Выть начнут, да безобразить. Большинство своих лошадок ещё жеребятами помнят.

— Не следует печалиться о том, что ещё не случилось. Как завтра действовать собираешься, господин атаман? — Не по нраву мне были разговоры о кухне и пищи — других тем что ли нет?

— Склон этот восточный, удобен для турок. Вход широкий, выше переходит в теснину. С двух сторон узкие кручи. Обороняться там удобно. Есть места, больше двух баранов не прогонишь. Я пошлю пяток своих станичников на кручи, но казаки в долинах — орлы. А вот к горам и пешим стычкам, не привыкшие. Утром, скрыто, своих выставлю ниже привычной линии саженей на сто.

— Это за верхним сужением? — догадался я.