Золото Плевны

От мысли, что от двух недобитых русских чего–то хотят злые горцы, стало особенно нехорошо. Беспокойство охватило все челы и принялось вытеснять остатки разума. Очередная горячка сменилась холодом и затрясла тело ознобом, стоило только вспомнить черных джинов, появляющихся из скалы и сеющих смерть вокруг себя. Страшные беспощадные, умелые и теперь идущие по пятам…

Пластун наклонился к уху и жарко зашептал:

— Золото у нас, Ваня. Золото. Много! Понимаешь?

— Не особо, — вяло признался я, имея твердое намерение вывалиться из арбы и уползти в степь. Там не найдут, там простор.

— Золото, Ваня, немалое. Состояние большое. Черкесы теперь не одну душу задавят, подбираясь к нам. Рыть станут до последнего, допрашивая каждого мёртвого, ни детишек, не жёнок не пощадят.

— Отдадим?

Казак покачал головой, глянул, как на дитя неразумное. Я понял — всё равно задавят, как котят. Без всякой жалости.

Я чувствовал угрозу, зависшую над нами темной тучей, в которой уже громыхали яркие молнии. Боль в спине опять резанула турецким ятаганом.

— Золото, бараны. Спасённый корпус — понимаю. Месть и опять же, золото. — Мысли беспорядочно крутились в голове и, кажется, я говорил их в слух.

Я не боец, возможно, пластун здесь, только из–за меня. Что делать? И стреляться поздно. Не по чести как–то. Казак подумает, что поручик трус. И нет никакой доблести в артиллерии — все там такие. Не посрамлю! Время ушло безвозвратно. Потерял я шанс, выйти с честью из игры. Наверное, в пещере тоже было поздно. Что же я не погиб во время боя? Теперь такие трудности создаю.

— Что же мне делать, Николай Иванович?

— Хлебни. — Пластун снова протянул баклажку.

Я послушно отхлебнул. Плохая местная водка раке, рака, арака или как там её, и на этот раз помогла. Противный вкус заставил поморщиться, но мысли, хоть со скрипом побежали быстрее.

Нам же угрожает реальная опасность. Гибель! Сам же дал понять, что дикие черкесы от нас не отстанут, будут преследовать до последнего. Я, знал чужую жестокость не понаслышке. Страх, лёгким крылом коснулся чего–то внутри. Сжалось и расслабилось.

А чего собственно бояться? Смерти? Так жизнь наша в руках Божьих, и не один волос не упадёт с головы моей без Его позволения.

Безвестности? Правда всё равно воссияет. Через год или столетие. Потомкам не за что будет нас стыдиться.

Нужно только Миколу слушать.

Микола вытащит.

Микола знает, что делать. Скажет порешить себя, так пущу пулю без раздумий.

Ну, что улыбается? Что за беззаботность? Непочем что ли невзгоды и страха не ведает?

Взгляните на него, кабы не пшеничные усы — турок, да и только. Ему даже катание в тылу у неприятеля нравится, принимает как забаву, тупя остроту действительности. Бесшабашный. Уверенный. Казаку же все было нипочём: черкесы, турки, разбитая арба, медленно едущая по ухабам дороги вглубь страны неприятеля — не удивился бы, если сосед запел.

Вся моя жизнь завесила от Бога, Миколы, болгарских крестьян, их жён, от кого угодно, только не от меня.

Каверзный вопрос завертелся на языке, но вместо него спросил:

— А, болгары те, что нас везут. Как ты с ними договорился?

— Да, как в сказке!

— В сказке? — переспросил я, холодея и поджимаясь.

— Да, не чурайся ты. Я слово волшебное знаю! — усмехнулся пластун, развернул сверсток, достал пупырчатой мокрой брынзы, сунул мне кусок, который сразу застрял во рту. — Ешь!

— Не могу! Не глотается!

— А раке на что?

— Слово. Дай угадаю: золото? — прохрипел я, давясь кислой слюной. Золото — да, самое волшебное слово, любые двери открывает, тебе всегда рады и везде принимают в гости, ты обрастаешь друзьями, женщинами. И всем нужно только одно: золото. Даже, тем же горные дикарям оно нужно!

— Нет, Ваня.

— Нет? — Из глаза брызнула самопроизвольно слеза, стоило колесу подпрыгнуть на камне — спина новой боли совсем не терпела. — Что за слово тогда? — уже тише спросил я. Камнями что ли заплатил? Изумруд может?

— Тодор — Фёдор по–нашему.

Микола перестал жевать. Лицо его несколько вытянулось. Казалось, он к чему–то прислушивается.

— Тодор? — не поверил я, как крестьяне могли среагировать на такое волшебное слово. Сказал бы проще, что помогают нам, потому что мы за них воюем, освобождаем из–под турецкого ярма. Что, благо они совершают, помогая русским солдатам.

— Ага. Тодор. Не знаешь такого? — то ли шутил казак, то ли серьёзен. Не мог понять. Весь он подтянулся. Зазвенел струной. И брынза из рук куда–то делась и бурдюк. — Тодор — самое волшебное слово.

— Тодор, тодор, — затвердили крестьяни, оборачивая, услышав знакомое слово.

— Видишь? Тодор!

— Нет, — честно признался я. — Не знаю я такого волшебного слова.