— А я — знаю. Один из лидеров апрельского бунта. Да не смотри так. С весны мы с отрядом здесь. Как восстание у болгар началась, так мы из Сербии двинулись помогать. Славяне же. Христиане. Отчаянный народ воевал за свое освобождение с кремневыми ружьями и вилами против регулярных частей низана. Тодор да Георги пытались их повести. Не получилось у них. Люди они хорошие, но не военные. Жаль. Люди тысячами гибли. Да ты сам их видел, которые к русскому корпусу прибились. Толпа необученная, хоть и отважная.
Нужно было это обдумать. Я закрыл глаза.
Тодор, значит. Значит золото теперь не в цене?
6.3
— Вот и гарно.
— «Гарно»? — машинально переспросил поручик.
— Красиво. Хорошо в нашем случае, — пояснил я.
— Да. В нашем случае, как раз все гарно. — Граф мрачно шутил, но мне нравилось. Духовитый. Не пропадет, должен выкарабкаться. А главное, похоже, что вышел из своих грез — находится в миру. Эх, други мои! Где вы сейчас? Поняли, что не погиб и с графом ушел в туретчину? Гриц наверняка каждый метр проползает, отыщет все следы и в схрон наведывается. Там и весточку оставит, если не начнет сразу рыскать. Ох, Сашко. Как же жалко тебя. Как я в очи дывится родителям буду, да вдовам что ты так любил.
— Шуткуешь*? Поправляешься значит.
— Да, — протянул Иван Матвеевич и закашлялся, — гарно шуткую.
Я покачал головой. Не понравился мне кашель поручика. Еще чего не хватало.
— Отдохни, но в грёзы не уходи. Лежи спокойно. Не шевелись. Шашка твоя под соломой.
Поручик зашевелился, нащупал шашку, благодарно кивнул. Молчит. Наверное, все силы потратил.
Уловил ухом лай глухой лай собак. А вот и звонко завелась. Так только мелкие могут, у них норов особый. Значит, село неподалёку. Арба стала поворачивать, заскрипели на оси колеса.. Один из крестьян спрыгнул и вскоре пропал из виду.
Второй кое–как объяснил поведение друга своего:
— За лопатами пошёл, могилы рыть. Сперва, этих закопаем, потом ко мне домой. Помыться вам нужно, одежду постирать, покушать, — повернувшись он заговорщически подмигивал. — Тодор?
— Тодор, тодор. Лекаря бы нам надо.
Болгарин не понял.
— Вино червено* есть. Раке. Брынза! А мамалыга какая. У меня женка лучшую готовит.
— Лекарь? — грустно уточнил я.
— Ах, лекарь! Лекарь есть! Но пусть наша бабка посмотрит, может сама управится. Хорошая ведунья. Лучшая!
— Гарно. Хорошо! — тут же поправился я.
— Очень хороша бабка!
— Жена твоя? — пошутил я.
— Нет, — болгарин перекрестился, став серьезным. — Лучшая в округе. Все травы знает. Хвори любые лечит.
— Травы — хорошо, может и поможет какой пирий* – я кивнул головой и посмотрел на поркчика. Мне бы точно помогли. А графу? — Лекаря бы.
— Будет лекарь! Вечером поеду в турецкое имение, там есть болгарин–лекарь, привезу.
— Гарно. — Больше и сказать нечего.
Глянул на мертвяков. Даже в исподнем они выглядели, как мёртвые турки.
Нужно поправить.
Кинжалом сбрил усы, прошёлся и по груди, иж какие заросли. Шерсть как у баранов.
Вот, теперь хорошо. Из узелка, найденного у одного из убиенных, достал крестики, одел на шеи, думаю, Аллах не обидится.
Горцы народ настырный, скаженный,* если сюда дойдут, обязательно могилы раскопают.
Нехай копают. Время за нас.
*червено — красное
*шуткуешь — шутишь
* пирий — порей
* скаженный — злой
Глава 7. Ведунья
Тем же вечером примчались двое черкесов, точно, как собаки, по следу арбы пришли, прямиком на гробище, так тут погост называют, на свежие гробы–могилы. Болгары — молодцы, всем селом высыпали: и стар и млад.
— Не трогайте убиенных православных. Только отпели и земле предали.
Один пикой стал могилы тыкать. Настоящая, мол? Удостоверился и тела нащупал. Второй давай старосту пытать, в чем хоронили, где одежда, тот:
— Как были в исподнем, так и закопали. — Разводил руками болгарин. — В чем привезли.
— Где хозяин арбы?
— Уехал в хозяйское именье, зачем не знаю, когда вернётся, не ведаю.
Болгары, бабок старых натравили, те криком кричать стали и клюками своими трясти, мол:
— Изверги, святотатцы. Прочь! Изыдите! Не гневайте Бога.
Черкесам, конечно, крики эти совсем не важны, но зацепиться не за что. Покрутились, повертелись на беспокойных конях. И пришлось горцам не солоно хлебавши к своим возвращаться.
Могут вернуться с подкреплением и раскопать могилы, такая мысль у меня была. Только это к нам не приведёт. Да и с селян будет уже спрос не тот.
Вообще в этих краях, что здесь, что в Валахии, Сербии, Македонии, народ так натерпелся от турок, что опасаться выдачи не стоило. Под пытками, конечно, признаются, кто бы не признался? Но оснований для истязаний не имелось, да и властям турецким, черкесы, вряд ли о золоте поведают. Такие тайны хранят до гроба, молчат, не желая ни с кем делиться. Пусть, если отроют, тогда с турками разбираются, откуда взялись два трупа, кто раздевал, кто монеты прибрал.
Да и кроме поисков моего тела, у них какие–то обязанности есть: службу нести, дрова колоть, кашеварить, да мало ли еще чего? Всегда что–то заглушит первостепенную задачу. На это и надеялся, что греха таить.