Золото Плевны

Что, зло берёт?! Когда в горы нас загнали, мы грибов насушили, ягод. Дички набрали для узвара. На охоту каждый свободный день ходили. Мяса насушили, накоптили. Не ахти, какие запасы, но русские солдаты и этого не делали, а теперь с голода пухнут. Просто ведь. Но не делали. Не приученные. Всё надеются на кого–то. Даже тот же старик Прохор, вестовой у Ванятки, все бормочет про кухню какую–то. Умом понимает, что не будет, а верит в чудо. Что вдруг из воздуха она появится и накормит всех разом. Что про других говорить, если старый так думает?

Нет, не это тебя злит казаче. Через час–два, как рассветёт, горцы начнут тебя искать. Золото, найденное в черкеске Сашка, раззадорило, а потери, только вчера, как минимум половины отряда — разозлило.

Сколько там было у Сашка, лир двадцать. Черкесы знают, что у меня на сто пятьдесят больше. Пол провинции можно купить.

Уйти нельзя, вот это и злит. Безысходность. Поручика не брошу, он хоть и чужой, но турецкой кровью связала судьба нас.

Скрип, стук, приближающие тени. Щёлканье кнута, вот наш шанс!

Кинжал в рукав, чтоб не блестел, ползком от камня к камню.

А, говорят то по–болгарски. Два десятка болгарских слов и столько же турецких помогут. Сверху ущелья закричали по–турецки, две тени, ругаясь при падениях, оторвались от большой тени, пошли на голос. Я потихоньку подполз к двухколёсной арбе.

— Эй, ние руски. Русские мы. Крия, сховай. Тодор. Крия. Спрячь. Помоги братушка. Руски ние.

Болгарин живо соскочил, подошёл к камню, за которым я лежал. Что–то быстро начал шептать. Понял только тыркс — турки и болгарское село.

— Село! Лекарь. Друг, нужен лекарь. Тай бене. Ранен.

Быстро принесли к арбе Ивана. Возница показал, что нужно раздеть. Правильно. За мёртвых сойдём. Вещи, спрятали под сеном, на дне крытой повозки. Сверху уложили графа. Раздевшись до исподников. Пристроился рядышком. Оставил только кинжал и револьвер. Болгары принесли первый труп черкеса, после короткого, но бурного шёпота, уложили на Ивана, так чтоб не сильно давил. После ещё двух тел, арба развернулась и одерживаема болгарами, направилась вниз. Никто не сопровождал, никто не проверял, пока ехали через турецкие позиции. Часа через полтора болгары выгрузили и передали изуродованные разрывными пулями, тела, турецким могильщикам.

— Кто там у вас ещё лежит?

— Мёртвые русские, похороним на христианском кладбище.

— Где?

— У нас в селе.

К этому времени я уже сам превратился в хладное тело. Как не старался напрягать по очереди жилы и задерживать дыхание, всё равно холод сковал всё тело. Босые ступни остекленели. Как мог, присыпал Ивана тонким слоем соломы. Когда свернули к болгарскому селу, крестьяне забрались в арбу и по кругу пошёл небольшой кожаный бурдюк с паленкой, самодельным фруктовым самогоном.

Болгары лопотали по своему, один накинул мне на плечи овечий кожушок. Имя Тодора, одного из лидеров освободительного восстания болгар, звучало вместе с именем Скобелева. Слова, словами, но в Греции, Сербии и Болгарии, я понял, что дружбу с крестьянами нужно подкреплять деньгами и подарками. Деньги и немалые у меня были, даже слишком большие, для этих пастухов или пахарей. Как бы, одно из самых древних человеческих пороков — жадность, не сыграла с нами злую пьеску.

Суздалев, время от времени, открывал глаза ошалело осматривался. Мычал не громко и неразборчиво. Понимал ли, где он, я не был уверен, даже влив ему в рот водки. Поручик схватил меня за руку, сбиваясь, недоговаривая слова до конца, стал что–то нести про чёрта. Тут этот бред оборвали звуки копыт по замершей дороге. Нас догоняла, пара, пока ещё далёких всадников.

Болгары, испугано загалдели:

— Тыркс, тыркс!

А я наоборот обрадовался. Вот и плата за наше спасение. Знаками и скудным запасом слов, показал, чтоб двое вылезли и пошли со стороны обочины. Двух метровый бич–батыг, из воловьей кожи показал вознице положить справа от него. Перевернул поручика окровавленной спиной вверх, сам сдвинулся к задней части арбы, чтоб сразу были видны мои босые ноги.

Турки. Не черкесы. Это хорошо, вряд ли по приказу. Мертвяки интересуют турецких солдат только как возможные трофеи.

Один верховой остановился возле ярма, другой, резво спешившись, заглянув внутрь. Схватил меня за ногу, потянул на себя…

Кинжал на добрую ладонь вышел у него из спины. Сильно ударил, но очень уж я не люблю, тех, кто у павших крестики срезает, пальцы из–за оловянных колец отрубает.

Турок, лет сорока, с пышными чёрными усами, ещё не понял, что убит и старался удержать жизнь, схватившись руками за край арбы, а я, крутнувшись, уже стоял в полный рост на арбе, возле возницы. Одним движением распустив бич, вторым, обвил шею коника. Приседая, дёрнул гибкое оружие, на себя. Второй мародёр, со сломанной шеей, завалился на быков. Усталая скотина переступила с ноги на ногу, обреченно принимая на круп ношу.

Быки животные не такие нервные, как лошади. Один скосил чёрно–индиговый глаз, стукнул копытом по мерзлой земле, мол:

— Падаешь? Ну — ну, — и продолжил дальше жевать жвачку.

— Держи лошадей, славяне.