Золото Плевны

— Гриц, мы мороковали*, чёго запалить, чтоб турок всю ночь побегал, а офицер им шершня в портки хочет запустить, нужно подмогнуть. Поручик, сзади будешь держаться, шагах в тридцати. Как дважды филином прокричу вот так, — он угукнул, — тихо не спеша двигай к пушкам. Своим — то, как сигнал дашь?

— А, ты три раза угукнешь. — Я пожал плечом, потому что больше ничего в голову не приходило.

— Смел, ты, поручик, а без пластунов обойтись не можешь? — Казак заулыбался.

— На вас только и надежда. Господину генерал — лейтенанту так и доложил.

Понравились слова мои казаку. Блеснули глаза в полумраке. За шутил сразу, разыгрывая действие:

— Грицко! Слышь, генерал хочет дочку за тебя отдать, без сватовства. С цыцками, як кавуны.

— Це, ему за место медали! — оценил шутку кто–то из пластунов.

— Да шо медали? Креста! — отозвался другой.

— Та, не хай, — согласился, подумав, серьезный Грицко. Застыл, как та каменюка, не шелохнется. — Дюже люблю кавуны*.

Казаки тихо прыснули, давя смешки.

Лежали тихо. Земля медленно остывала. Большой шар луны светил ясно, как люстра. Воздух свежел, гонимый легким ветерком, принося из лагерей запах пищи, немытых тел и свежих ран. Как только звонкие трели сверчков стали оркестром раздаваться со всех сторон, тронулись. Пластуны бесшумно снялись. За ними я, напоследок сжимая локоть вахмистра — не подведи служивый — тебе вести отряды, у меня другая цель — найти огненный запас. Верный Прохор рядом, старается, как может и не пыхтит, словно в молодость свою вернулся. Под ногами земля волнуется, как у пьяного — зашкаливает азарт в алой бурлящей крови. Залегли и поползли, прислушиваясь к каждому звуку. Непривычно. Прохор сразу сдал сопел как паровоз на Царско–сельской железной дороге. Как там пластуны? Работают с мародерами? А может в засаду попали? Не слышно и не видно. Я не мог найти себе места. Слушал землю, припав к ней ухом. Слушал звуки вокруг. Смотрел, как на луну летают стрелами летучие мыши. И все–таки пропустил филина, а Прохор — нет. Старик первым услышав, дернулся всем телом, повернулся ко мне, делая страшные глаза, закивал в сторону позиции. Пора.

Тела моих павших солдат, лежали тёмными горками, там, где застал их смертельный час. Показал Прохору, чтоб оставался на месте, пополз к орудиям. Заметив неясное шевеление, пополз туда, достал Смит–Вессон. Сердце бешено заколотилось от предчувствия. Мародеры! Сорвут задумку. Не уж то просочились мимо пластунов. Однако обошлось: один из пластунов, снимал с убитого турка мундир. Не отвлекаясь, показал мне рукой, верное направление. Я и сам, различал тёмную махину пушки. Пополз туда, где должны лежать снаряды. При неудачном штурме Плевны, я не сталкивался с турецкими пушками, заряжаемые с казённой части. На это и был мой расчёт. И он оправдался. Посчитав наши снаряды бесполезными для себя, их не тронули. Латунные поросята лежали там, где мы их положили.

Теперь нужно посмотреть, где неприятель. Возле бруствера, возились расплывчатые тени. Это, что–то мастерили пластуны, хитрые на выдумки всякие.

Турецкие шатры, находились там, откуда они утром начинали атаку. Костры, прекрасно давали возможность определить дальность.

Но, она нам и не нужна особенная точность. Пальнём шрапнелью пару раз и назад.

Поймав за рукав одного из ночных охотников, зашептал в ухо:

— Господин пластун, дай сигнал.

Тот сложил хитро ладони:

— Угуу — Угу.

Теперь пластун шептал мне,

— Как готовы будете, за три хвилины* гукни мне.

— Ничего не понял.

— Мыкола з Варавой там, — махнул в сторону турок. — Подарунки готовят.

— Сюрпризы, понятно, — а…, дошло до меня. Перед залпом сигнал своим подать нужно. Они где — то между лагерем и нами.

— Добре.

Пластун на мгновенье блеснул полоской зубов, мол оценил моё знание их тарабарского языка.

Три тёмных облака приближались к огневой. Не бесшумно, но по мне, чрезвычайно осторожно.

Глаза у всех привыкли к темноте, да и на своих позициях канониры и с закрытыми глазами ориентировались отлично. Сердце застучало возле горла, как сумасшедшее. Замки установлены. Углы возвышения выставлены.

— Давай сигнал, — уже вполголоса, скомандовал пластуну.

Заклекотал казак ночной птицей. Несколько томительных минут — две тени проскользнули над бруствером.

— Ну, поручик, опять расходятся наши дорожки, сейчас чучела выставим, чтоб турки остереглись сразу сюда лезть. Нехай постреляють трошки.

— Что вы за подарунки делали? — Решил я сделать приятное казаку, вворачивая для того родное словечко.

— Гати ставили. Колышек заострённый вкопаешь, через три шага ещё один, или штык. Побежит турок, споткнётся на первом, упадёт на второй, если не насмерть, всё равно не воин.

— Хитро. — Оценил я. Николай хмыкнул — чего тут хитрого.

— Мы в плавнях* на кабанов гатями охотимся, — сказал он. — Кабан чует опасность, но гати не дают ему сойти с тропы.

Старший фейерверкер доложил о готовности орудий.

— Шрапнелью*, трубка два. Веер вправо, три.

Таиться больше не имело смысла.

— Батарея по басурманам, пли!

Три трёхметровых факела, рванулись к турецким шатрам.

— Шрапнельным, трубка один. Веер вправо два.