Золото Плевны

Поспешно стер остатки мыла с щеки. Глянул в зеркало на свои покрасневшие глаза и поспешил выйти из палатки. У входа стояли давние знакомцы. Пластуны Николай и Григорий. Первый улыбался, топорща усы и не было такого ненастья, которое бы его сломило. Весь его вид показывал, что казак рад встречи. Второй, равнодушно сплёвывал шелуху семечек в сухое крошево серого снега, коротко кивнул и спокойно стал отсыпать Прохору в подставленный карман жаренного угощения. Глаза у вестового заблестели, радуется подарку. Да, с такими поставками и семечки будут казаться царским угощением.

— Старик, у тебя же горло! — не удержался я. Что делает? Это, как наждаком по живому. Совсем разум от голода потерял. Да и неловко мне стало: объедать казака — дурные манеры. Прохору то всё равно, а мне стыдно за него.

— А я не для себя! — возмутился старик. — Я для вас!

— Тем более не надо. Может у Григория последняя еда.

— Та, нехай! — отозвался суровый казак и сплюнул шелуху. — Не последняя.

— Удачи в вашу хату, ваш бродь, — поприветствовал Николай. — Спаси Христос.

— И тебе не хворать! Чаю? Прохор, организуй кипятка.

— Да, где ж я его возьму… — закручинился вестовой. — А заваривать, что станем? — забурчал привычно неслышно, но все услышали.

— Благодарствуем, поручик, но дело у нас спешное, от того важное.

— Какое? — я весь подобрался. Пластуны просто так объявляться не станут. Всегда чем–то заняты.

— Знаю, что пушек у тебя нет. Да и не нужны они нам. Хотим другого попросить.

— Пороху?

— Есть у нас порох, — рассмеялся казак и посерьезнел, — нет веревок. Не хватает нам длины до земли. Вылазка срывается. В лагере еды почти не осталось. Сегодня солдаты на троих паёк делят. Есть местечко, где потаённо можно на дорогу попасть, может, разживёмся провиантом.

— Есть у меня веревки. Хорошие, крепкие, проверенные. Дам. С одним условием.

— Хозяйственный у нас поручик, — подсказал Прохор и закашлялся.

Казаки переглянулись, хмыкнули.

— Так еду еще добыть надо, а потом делить! Это, как про шкуру не убитого медведя!

— Ну, пане поручик, — разочаровано протянул Грицько и отвернулся от меня, словно разочаровшись во всех людях окончательно.

— Да я не про то. — Я поморщился. Как такое подумать могли? — Меня с собой берите. И не смотрите на меня так! Берите, берите!

— Да ты шо! Да на кой это вам! — не удержался Николай, глаза его округлились. — Поручик! Там до земли пропасть. И внизу одни камни! Убиться проще, чем пулю себе в висок пустить.

— Надо мне! Я вам имущество казенное даю, отвечаю за него головой. У меня журнал! Понимать должны.

— Понимаем. — Казаки закрутили головами. Тут с голода все пухнуть скоро начнут, а он журнал ведет. Я улыбнулся, открывая основную причину:

— Да и засиделся я. Надоело от холода дрожать. Руки соскучились по дрожи оружия. Берите!

— Грицко, та кажи ты ему! — Занервничал Николай, пугаясь такой мысли. Даже испариной покрылся, а усы непривычно стали топорщиться. Не понимал он, зачем поручику рисковать, если мяса добудут или еще чего, то всем поровну будет. Сиди, да жди только.

Я посмотрел на жилистого казака. Наши взгляды встретились. Потом Грицко пожал плечом, сплюнул шелуху, и сказал:

— Та, нехай.

Первый ужас, после шага в бездну, прошёл. Мимо пролетела птица — показалась чуть не задела крылом. Резанул ветер по глазам. Зажмурился. Необходимость постоянно отталкиваться от скалы, постепенно вытеснило страх и ужас. Верёвки толстые, связаны вроде надёжно. Прохор, бросить меня не даст. Скорее сам свалится. Знай, отталкивайся руками и ногами от вертикальной скалы, а то физией по камням, не Бог весть, какое счастье. Это сверху, казалось, что скала ровная, первый же десяток метров спуска, развеял это заблуждение — тело саднило от ушибов. Примерно на трети, я приноровился и даже стал поглядывать на Грица, спускающегося метрах в двадцати левее. Иногда, когда приходилось обходить выступы, довольно чувствительно встречался со скалой боком или спиной. Один раз после такого выступа верёвка закрутила меня, сначала в одну сторону, потом в другую. Я немного потерялся. И только удар в ступни с сразу же приземление на пятую точку, откуда–то издалека принёс мысль о конце спуска.

— Отчипляйсь, швидче*, ваш бродь! — Григорий бежал ко мне. Его верёвка быстро змеилась вверх. — Давай! Давай! Не на прогулке!

Он помог мне развязаться. Три раза дёрнул за конец — верёвка стремительно поползла к небесам. Миг, и нет ее. Только громады вокруг высятся, с уступами неприступными. Облака так низко сегодня, вершины скрывают.

— Пане поручик, — казак вернул меня в действительно, не дав созерцать дольше, — сховаться треба. — Он показал на груду камней лежащих возле скалы. Спрятаться, от кого? Горная дорога шла вдоль отвесной скалы, с другой стороны обрыв от двух, трёх метров. Там горная река. Не широкая, но полноводная. Шумит, живая, вода искрится не застойная. Испить захотелось сазу. Подумать только: с настоящей чистой водой, а не топлёным снегом.