Золотое дно

— Музыку… Помните «О скалы грозные…», вступление в оркестре… Удивительно похоже! Так же набегают волны, воет ветер. Стоит у берега одинокая скала, словно наш остров… — Она прислушалась.

За тонкой перегородкой гремел тысячеголосый оркестр. Начинался шторм.

Глава десятая СИНИЦКИЙ ПРОСЫПАЕТСЯ

Как от долгого тяжелого сна, просыпался Синицкий. В голове отчаянно гудело, тошнота подступала к горлу. Но он чувствовал, что снова возвращается к жизни. Что же это с ним было? Путешествие под водой… Движущаяся скала… Может быть, все это действительно был сон? Он попытался открыть глаза. Где он сейчас? Кто и как спас его?

Незнакомая комната со сводчатым, ребристым потолком. Спокойный зеленоватый свет настольной лампы. Сколько времени прошло? Неужели сейчас уже вечер?

Николай привстал и осмотрелся. У стены — какой-то особенный книжный шкаф с маленькими книжечками в переплетах из цветной пластмассы. Над ним — большие стенные часы со светящимся циферблатом. Цифры ярко горели в полутьме зеленого света от абажура. Сейчас шесть часов. Но чего — утра или вечера? Нет, не может быть ни утра, ни вечера. В комнате темно. Почему горит свет? Синицкий оглядел стены и увидел, что в этой комнате окна плотно завешены тяжелыми портьерами.

Он прислушался. Где-то далеко работал мотор…

Но где же он? Почему никто не идет? Ему уже надоело лежать. Надо одеться, но, к сожалению, его костюма в комнате не было. Синицкий привстал и взглянул на кресло, стоящее около дивана. Там аккуратно разложены вещи из его карманов: бумажник, ключи и… диктофон. Николай обрадовался, что аппарат не пропал. Неужели и сейчас работает? Он приподнял руку и нажал кнопку. Зашипела пленка. И вдруг он услышал отдаленный лай. «Странно, — улыбнулся юноша: — это не мой голос».

Лай стал слышен громче. И вот на этом звуковом фоне послышалась непонятная английская речь.

Синицкий даже привстал от волнения. Так, значит, это вчерашняя запись… Тогда, на берегу, он позабыл выключить аппарат. Голоса вдруг зазвучали неожиданно громко. Синицкий с тревогой оглянулся по сторонам, быстро выключил диктофон и невольно спрятал его под одеяло. «Может быть, в этой коробочке хранится тайна блуждающей мины? — с тревогой подумал студент. — Надо кому-то отнести эту запись… А вдруг там просто… любовный разговор по-английски? Опять попадешь в глупое положение!»

Синицкий задумался, смотря на сводчатый потолок.

— Но сколько же времени можно лежать! — решительно сказал он сам себе, вскочил с дивана и подошел к зеркалу. — Д-да, — недовольно промычал он.

В зеркале отражалась закутанная в белое покрывало фигура. Сквозь плотную ткань выпирали острые локти и прямоугольные плечи. Всегда аккуратно расчесанные гладкие волосы сейчас были взъерошены и торчали рыжеватыми клоками над облупленным загоревшим лбом.

Он посмотрел вниз и на гладком паркете увидел свои босые ноги. Они торчали из-под одеяла, едва прикрывавшего колени.

Синицкий зашагал по комнате. Скоро ли за ним придут?

Он подошел к шкафу и взял первую попавшуюся книжечку в полупрозрачном переплете. Ему показалось, что и бумага в ней сделана из целлулоида. Может быть, где-нибудь здесь есть англо-русский словарь? Нет, все равно он ничего не сможет перевести из того, что записано на диктофоне. Он же не знает, как пишутся эти слова. Студент снова бесцельно заходил по комнате, потом вспомнил о белых шарах и человеке в квадратных очках. А вдруг где-нибудь в этом странном доме он встретится с ним? Нет, пустяки, откуда такие мысли…

Синицкому стало холодно, словно он ступал по железному полу. Он забрался с ногами в кресло, подвинул к себе лампу со светящейся спиралью газосветной трубки и начал перелистывать блестящие листки книжечки.

На последней странице он заметил какие-то записи карандашом.

«1917 год. Первая мировая война. У союзников иссякли запасы нефти, —

неожиданно прочел Синицкий. —

В письме главы французского правительства к президенту Соединенных Штатов Вильсону указано: «Дайте нефть, или мы погибнем. Бензин — это кровь войны. Капля бензина стоит капли крови».

Синицкий с удивлением прочел другую цитату: