Золотое дно

Директор подошел к окну и откинул портьеру, у причала стоял «Калтыш». Вновь в воображении Агаева промелькнули белые шары, освещенные прожектором. Отвинчивающиеся люки… Последний пустой шар…

Резкий гудок видеотелефона. Агаев быстро подошел к столу и включил прибор. На экране постепенно проявлялось лицо человека средних лет с седой, блестящей прядью волос, спадающей на лоб.

— Слушаю, товарищ министр. — Агаев узнал его в лицо.

— Что ответил Севастополь? — спросил тот.

— С такой глубины подъем невозможен.

— Одесса?

— Предлагают спустить батисферу. Но ее нельзя доставить самолетом.

По лицу человека на экране пробежала тень.

— На сколько ему хватит воздуха? Подсчитали?

— Не больше чем на сутки…

Экран потемнел. Вспыхнула красная лампочка и погасла.

Задребезжал звонок телетайпа — буквопечатающего телеграфного аппарата, установленного в кабинете директора. Агаев подошел к нему.

Медленно тянулась лента. Выскакивали буквы, группировались слова:

«Ленинград… Скафандры… испытываются…»

Джафар Алекперович задумчиво мял ленту, выползающую из аппарата. Трубка давно потухла. Надоедливо и монотонно стучали рычаги букв, ползла бесконечно длинная лента… Агаев уже не смотрел на белую бумажную спираль. Остаются часы… Как за это время можно поднять подводный дом? Как спасти Васильева? Надо дать телеграмму о гибели Синицкого. Какой тяжелый случай! Он один погиб из всех обитателей подводного дома. Замечательный человек! Как во-время пригодились его случайные записи на диктофоне! Из них Рустамову стало ясно, что за испытаниями белых шаров следят подозрительные «охотники», видимо предполагая, что испытывается новая военная техника. Конечно, они ничего не могли увидеть под водой.

Вчера пограничники шли за ними по пятам. Но что это за странный груз, скрывшийся в воде? О нем вчера говорил Нури. Нет… Разве можно сейчас об этом думать!

Лента кольцами спадала на пол. Агаев застыл около аппарата, и снова он видел… пустой шар. Оттуда вытащили шляпу Синицкого. Мечущийся луч прожектора… Рыбачий баркас… Ночь… Шторм…

В комнату быстро вошел Рустамов. Он был одет в дорожный светлый плащ. В руках — чемодан, на ремне — охотничье ружье.

— Уф, жарко! — Рустамов снял фуражку, бросил ее на стол и упал в кресло. — Извини, я прямо с дороги. Что значит твоя телеграмма? От самого Кировабада мчался без остановки. Шофер Мардан решил прокатить с ветерком. На спидометре все время сто семьдесят держал. — Али перевел дух. — Испытания нашего скоростного электробура после усовершенствования его Мариам прошли замечательно. Ну а здесь? Как Васильевские испытания? Я же просил тебя вчера сообщить. Где он сам?

— В подводном доме… на глубине… триста метров, — глухо проговорил Агаев.

Он рассказал все, что случилось этой страшной ночью.

Бесшумно вертелись лопасти вентилятора, висевшего под потолком. Собеседники склонились друг к другу. Они сидели в мягких низких кожаных креслах около письменного стола. Тикали большие настольные часы с зелеными блестящими стрелками, отсчитывая секунды. Каждая секунда — глоток воздуха.

Сколько их осталось, этих глотков, там, внизу, в подводном доме?

— Да, Джафар, — вздохнул Рустамов, — все-таки я не верю, что мы бессильны…

— Пойми, что сейчас никакая техника не поможет. Стыдно в этом сознаться, — тихо, с какой-то затаенной обидой проговорил Агаев. — Я глаз не могу закрыть… Все вижу, как крутится воронка и лопаются пузыри там, где был подводный дом…

Он замолчал, как бы прислушиваясь к голосам за окном; затем, не глядя на стол, раздраженно похлопал по нему рукой, отыскивая портсигар, нашел его, быстро набил трубку и молча закурил.

Вдруг он отбросил трубку. Она тонко звякнула о бронзовую пепельницу. Агаев вскочил с кресла и заговорил хрипло и отрывисто:

— Не могу об этом думать! На фронте мой брат командовал танковым батальоном, с боями прошел от Ростова до Вены. Кончились бои… — Он подошел к окну, на минуту остановился около него, прислушался к веселым голосам, доносившимся с набережной, и, указывая куда-то за окно, продолжал: — Слышишь, Али, они смеются… Они счастливы. Все давно осталось позади. Кто из них может подумать, что сейчас, когда уже нет войны, командир Агаев потерял самого лучшего из своих героев и единственную машину, стоящую не один десяток миллионов!

— Неправда, Джафар, война продолжается. Они это знают. Война за самое большое счастье на земле. За то, что мы, большевики, называем коммунизмом! — Рустамов подошел к Джафару, обнял его за плечи, словно утешая опечаленного друга, и, помолчав, спросил: — Что ответил Ленинград?

— Для такой глубины скафандров не бывает. Да если бы такие существовали, их можно было бы использовать для разведки нефти без всяких подводных танков. — Агаев задумался. — Ленинградцы решили испытать новую конструкцию скафандра. Но время! Понимаешь — время!