Золотое дно

Но надо же было случиться, что именно в начале октября, когда происходили все описываемые здесь события, вот уже несколько дней Каспий был окутан туманом! Летчиков это не беспокоит: они идут над морем слепым полетом, включают автопилот и полукомпас. Дорога насквозь просвечивается невидимыми лучами радиомаяков. Путь безопасен, идешь как по рельсам. Но вот искать пропавший шар в тумане нелегко! Как его увидишь? Он такой же белый, как и туманная пелена.

Туман опустился и над островом. Инженер смотрел на тусклое солнце, которое казалось электрической лампочкой, просвечивающей сквозь толстый слой пара, как в бане. Это сравнение подчеркивалось тем, что в воздухе действительно было жарко, как будто бы остров находился под тропиками.

Васильев приподнялся, расправил плечи, потянулся и вдруг почувствовал, что жизнь… она, собственно говоря, продолжается. Несмотря ни на что — ни на этот туман, при котором невозможны поиски, ни на то, что он не знает, как достать хоть какую-нибудь пищу на этих голых камнях. Нет, несмотря ни на что, они будут жить!

Надо осмотреть свой остров. Неизвестно, сколько им придется здесь существовать.

Васильев обогнул скалистую гряду и вышел на берег. Здесь тянулась узкая песчаная полоса, как барьером отгороженная скалистым частоколом от остальной части острова. Песок казался снежно-белым, над ним повис такой же светлый туман. Невольно представилась простая русская картина. Зимний морозный день. Кругом все бело. Сугробы под ногами. Он идет далеко-далеко в поле по еле заметной тропинке. И кажется Васильеву, что нет впереди никакого моря, все скрыл белый туман. Перед ним расстилается широкое бескрайное поле. Когда он его теперь увидит?

Васильев остановился у берега. Дальше дороги нет. Волны шуршали под ногами.

Он шел по берегу у самой воды и искал ракушки. Их не было.

К вечеру Синицкий чувствовал себя уже достаточно хорошо, если не считать неприятного ощущения в желудке, появившегося в результате двухдневного голодания. Но это, конечно, пустяки. Самое главное — он жив!

Когда он попытался выразить свою благодарность Васильеву, тот с грубоватой иронией заметил:

— Но ведь и вы, Синицкий, остались в подводном доме не из-за любопытства. Так что перестанем считаться. Нам сейчас не до сентиментальностей.

Юноша смотрел влюбленными глазами на инженера, спасшего ему жизнь. Свет, воздух, твердая земля! Что еще нужно счастливому узнику, вырвавшемуся из подводной тюрьмы!

Синицкому казалось, что в мире уже не осталось ничего страшного. Разве можно сравнить мелкие неприятности пребывания на отрезанной от берега груде камней с тем, что было несколько часов назад?! И, конечно, если он, Синицкий, не растерялся в подводном доме, то здесь… Смешно даже подумать! Он готов сидеть на этой бородавке, вылезшей из-под воды, хоть целую неделю.

«Но, не фанфаронить! — старался смирить свою восторженность бывший пленник подводного дома. — Ненужное торжество!»

Он взглянул на хмурое лицо Васильева и подумал, что этот человек не может радоваться своему спасению. Но что должен сделать Синицкий? Как ему держаться с ним?

Юноша чувствовал, что сейчас, как никогда, его старшему товарищу надо помочь. Как подойти к нему? Как найти верный тон?

Студент мучительно придумывал нужную фразу, с которой он хотел обратиться к Васильеву, Хуже всего молчание.

— Надеюсь, что эти приключения навсегда отбили у вас охоту заниматься нефтеразведкой? — неожиданно обратился к нему Васильев.

Синицкий обрадовался:

— Нет, Александр Петрович! Совсем наоборот. Теперь меня от этого дела, как говорится, за уши не оттащишь.

Синицкий встал и прошелся по берегу.

— Да, — протянул он, — мне кажется, что это не остров Робинзона Крузо. Там, насколько я помню, росли и пальмы и бананы. А здесь…

— Вы недовольны? — усмехнулся Васильев.

— Да как вам сказать… внизу было более уютно, — в тон ему заметил студент, пряча улыбку. — Но, конечно, несколько душно.

— Вот и дышите. Я уже осмотрел эти камни. К сожалению, здесь, кроме воздуха, вы не найдете ничего более существенного.

— Я это и предполагал, — стараясь не показать своего разочарования, сказал Синицкий. — У нас ничего нет, Александр Петрович?

Тот отрицательно покачал головой.

— Значит, обойдемся! — с подчеркнутой беспечностью сказал студент, заметив тревогу на лице Васильева. — Будем считать, что только в книгах писатели обычно дают потерпевшим кораблекрушение ящик сухарей и бочонок воды.

Васильев молчал.

— Ну, конечно, — продолжал Синицкий, — они понимали, что без этого нельзя. Посади Робинзона на такой остров — он на тридцатой странице помрет.

Васильев слегка улыбнулся:

— Чудак вы, Синицкий! Не можете без шуток. Да понимаете ли вы наше положение?

— Мне кажется, что да, — спокойно заметил студент.

— Туман неизвестно сколько времени продержится, — продолжал Васильев. — И потом, разве вы можете быть уверены, что первый шар найдут? А если так, то я не думаю, что нас будут искать.

— И я тоже.

Васильев испытующе взглянул на Синицкого.