Золотое дно (сборник)

тогами по земле. Уж не снимет телефонную трубку,

урод такой, не брякнет в учреждение, мол, товарищи

дорогие, это я, Мартын Петенбург, из Вазицы, вы меня

124

приглашали, дак я и приехал. Все знают старика и с

добрым бы удовольствием пригнали машину, так горды­

ня обуяла 'Человека: не хочу досадить людям, не ребе­

нок, как ли сам доберусь. А три километра— это тебе

не шутка, да по грязище крутой; когда только и дорогу

сообразят, уж (пятый год три километра не могут замо­

стить. Там и с хорошими ногами едва выбредешь, выло­

мит все, а он, сердешный... «Ну и пусть петается, урод

такой»,— порой с досады брякнет Анисья, а потом уж

так казнит себя за такие слова, готова выреветься и

мужа на руках носить...

— Мне что, тебя на цепи привязывать, да?— еще

раз попробовала урезонить Анисья старика.— Ну ка­

кая тебе морошка! Д а принесу я с болота, ешь сколько

душа примет. И неуж на двоих-то мы не соберем? Мно­

го ли нам и надо, господи.

— Слушай, Аниска,— строго взглянул Мартын на

жену, и по этому посветлевшему взгляду поняла она,

что накалился ее дедко и сейчас самое время отступить­

ся от него. И не знала она, не ведала, да и откуда ей

было знать, что прошлой ночью видел Мартын Петен­

бург святой сон. Будто летал он по какой-то огромной

светлой зале, пронизанной солнцем, кружился, как

сильная птица, махал руками, будто глядел на себя со

стороны и весело кричал: «Как хорошо-то мне! Осподи,

как хорошо!» Он проснулся средь ночи и долго не мог

прийти в себя, призрачно кружилась голова, и сонные

глаза не могли поймать пространство горницы, примя­

тое к плечу лицо жены, светлую прорезь окна. Все кру­

жилось в нем, сияло и звало, и хотелось бесконечно ле­

тать, замирая сердцем. «Осподи, к чему бы это?» —

прошептал он посиневшими губами и потом долго не

мог уснуть снова, крепче прижимался к Анисье, впиты­

вая тепло ее тела,— так вдруг стало страшно и одино­

ко ему. «Знак это, знак,— внушал он себе утром, не в

силах отвязаться от сновидения.— На старости лет —

птицей!.. В детстве ни разу не летывал».

И захотелось Мартыну в лес, до сердечной тоски за­

хотелось* окунуться в лесную прохладу, пронизанную за­

пахами и звуками, остаться там одному и послушать

себя. Этого никогда не хотелось, об этом никогда не

думалось: жизнь кружилась колесом, все по рытвинам

и ухабам; кажется, остыл страстями и оскудел сердцем

за колченогим столом счетовода, даже костяшки на

счетах поистерлись до самых прутьев — так может ли

сохраниться, не замшеть душа? Ан нет, полетела вдруг,

и Мартын Петенбург кричал во сне по-ребячьи весело

и суматошливо: «Господи, как хорошо-то! Ну еще, ну

еще!»— и захлебывался воздухом и смехом.

«Ну ладно, пусть смирит охотку»,— думала Анисья,

зная повадки мужа. Не впервой ему пихаться в самое

суземье, куда и здоровому вазицкому мужику нет хо­

да; идет Мартын старинным прадедовым путиком на

светлые озера, на сухие боры, меж которыми в низинах

лежат богатые ягодой болотца. Чужой ноге нет туда

доступа, и в путанице распадков и урочищ не устоит не

знакомый с этими местами глаз, начнет слабеть и те­

ряться он, пока не устанет случайно попавший сюда че­

ловек и, сидя на моховой валежине, с горечью не забра­

нит себя: «Леший меня за руку тянул!»

Первое время, как обезножел муж, еще побаивалась

Анисья отпускать его: «Сгинешь ты эдак, это леший те­

бя поманывает, там и здоровому в тягость»,— а потом

надоело зря уговаривать, только язык натирать, да и

привыкла, что вернется всегда с пестерем грибов и

ягод, намотает с берез большие связки берестяных руба­

шек. Но отчего-то сегодня тосковало сердце у Анисьи,

словно какой-то знак подавало, а может, и сам Мартын

взволновал и обеспокоил ее. Тот собирался, как всегда,

долго, оглядывая себя и охлопывая, не забыл ли чего,

чтобы потом не ворачиваться в дом, разве только не

сказал обычное: «Не успеешь очухариться, как я за

столом», не хлопнул шутливо жену пониже поясницы,

а молчаливо покатил на своем самокате прочь из кухни,

бесшумно, как тень лесная, миновал поветь и даже вес­

ла не попросил стащить в лодку.

Мотор завелся с легким надрывом, закрутил воду

и ровно потянул стружок вверх по реке. Накатистый

гул моря скоро остался позади, и только через лесные

угорья еще долго сочился великаний вздох, и мелкий бе­

резняк отзывался на него беспомощным и робким ко­

лыханьем. Мартын мостился на заднем уножье, сосал

пустую вересковую трубочку и все ворчал, не мог успо­

коиться:

— Глупая баба, задумала меня у подола держать.

Арсений-то безногий вон и на зверобойку ходил. А

126

смерть — она одна, где ли настигнет. Где положено, там

и найдет.

Мартын Петенбург уж .много раз за свою жизнь мог

умереть: и когда копал Беломорско-Балтийский канал,

и когда шел то дорогам войны. Он должен был умереть,

чтобы своею смертью омыть позор с себя и своих роди­

чей — так наставляли его. А он взял да и не умер, а

остался жить ровно и монотонно, не делая никому зла,

а на большее не то чтобы не хватало его, а просто не

было прежней деятельной душевной страсти. Так уж

случилось, что, не признаваясь себе в том, Мартын угас

еще в тридцать третьем, когда вели его «а ботишко под

конвоем, и люди, которым он обещал сделать светлую