разом опрокинет, но от бочки густого пьяного воздуха
захмелеет и падет навзничь самая удалая ненасытная
душа. Закружилась у Мартына голова, и с сердцем ста
ло дурновато, как бы споткнулось оно, а потом зачасти
ло, беря разгон. «Ерунда,— подумал,— просто поспешил
чуть, нагрузку дал без подготовки, тут и любой двига
тель забарахлит».
Но постепенно разогнался — нечего зря время пере
водить,— забылась недавняя слабость, примечал путик
по едва заметным пометам; вспомнилось, что когда-то
этим лесом в последнюю свою охоту шел дядя Коля
Петенбург. Уже в годах тоже был, но еще медведя брял
наодинку; кажется, в двадцать восьмом и случилось то:
пала в деревне скотинка, он еще подквасил ее и поволок
в суземье, чтобы приваду сделать. Обещал вернуться,
а сутки нет и другие нет его, а на третьи только хвати
лись, пошли искать всей деревней — и Мартын Петен-
5
Золотое дно
129
понятливые охотники, какая страшная история приклю
чилась с Коляней Петербургом.
Шел он своей дорогой, а за плечами в пестерьке мя
со с душком, и медведь издалека, знать, учуял запашок
и все скрадывал охотника, как тать лесной, выжидая
минуту. Зверь зверь, а хитер, однако, недаром, словно
человек, на задних лапах ходить может, оттого, знать, у
него и повадки человечьи. Долго крался животина за
Коляной, пока тот не приустал, а как отяжелел на но
ги, так решил подзакусить: сел на пенек, ружье подле
дерева прислонил и только намерился пестерек снять,
тут зверина и навалился сзади, подхватил охотника л а
пами и давай волочить да о деревья хвостать. Так и
отдал Коляня душу свою не за понюшку табаку. Под
кучу хвороста спрятал его медведь, чтобы после, когда
оголодает, прийти. Вышли искальщики на полянку, а
ружьишко так и стоит возле дерева прислоненное, и мох
порван когтями — это когда зверь Коляню трепал,— а
вскоре и самого охотника нашли под валежинами: уже
почернел и распарился от жары.
...На все воля своя. Вот и над человеком свой зверь
нашелся, а уж, кажется, сколько медведей взял Коляня
Петенбург, при нужде и с топором хаживал наодинку,
а тут сплоховал от звериного коварства.
Ельник помельчал, заскорузло разбежался в сторо
ны, открывая мшистую раду, в лицо дохнуло сыростью,
культи стали проваливаться по самый пах, и кочкарник,
повитый голубельным кустом, хлестал Мартына в лицо.
Сначала морошка была редкой, прятала свои загорелые
личики под толстый мохнатый лист, а чуть далее, где
голубельник притих и склонился к самой болотине,
словно бы смиряя гордыню,— там будто солнечный луч
пролился на кочки, густой и ядреный, да так и застыл.
Столько было морошки, что и ходить не надо — садись
и собирай, да такая крупная, что твой грецкий орех, и
сквозь нежную мякоть уже янтарно светилось обрадев-
шее жизни зерно. Такую морошку не едят — ее пьют,
прохладную, как погребной квас, и терпкую, словно
брага, которую льют в себя стаканами и поначалу не
пьянеют вроде, а только все больше и больше отчего-то
хочется пить ее, и незаметно шалеет голова, идет кру
гом, и ты уже не знаешь себя, не чувствуешь,
130
и тогда успокоенью понимаешь, что ты лежишь где
бог постлал — там и смыкай глаза. Другой как на боло
то вырвется, так сначала сам от пузы наестся, навалит
ся на ягоды, а уж потом вспомнит и про дом, и про
наказы жены или матери, да только собирать-то уж не
та охота: пьян, сыт, нос в табаке; посидит на кочке,
посмаливая табачок, и морошки снова не прочь отве
дать, ибо эта ягода не приедается, она впитывается в
тебя, будто солнечный свет.
Но Мартын не из тех мужиков: редко когда на боло
те ягоду бросит в рот — тут словно бы кто озадачивает
его, план дает: вот к такому-то сроку заполни посуди
ну, и он, сердешный, рад стараться, язык на плечо, и
хоть трудно тянуть ягоду заскорузлыми пальцами —
иная и лопнет, обливая ладонь липким соком,— но мно
гих искусных собиралыциков настиг бы он, если бы
оказались рядом. Кажется, одному куда спешить, никто
не гонит, никто ягоду из-под носа не выдернет — соби
рай себе как бог на душу положит. Но Мартын вывер
нул из пестеря ведерный туес, костыльки воткнул, где
повыше было, на них сверху брезентовый кожушок на
кинул — получилось вроде флага, и пошел, вернее по
полз по болоту строчить морошку — только медвежье
сопение прокатилось по еловой раде. Мартын ничего
лениво делать не умел, Мартыну нужен азарт, ему
нужно себя раззадорить, чтобы любая работа, даже са
мая занудная, стала удовольствием, чтобы тело отмяк
ло, душа не томилась и кровь легче струилась по жи
лам, а для того и надо сначала заспешить-заспешить,
чтобы потом насквозь прошибло, тогда и забыться в
легком угаре.
Словно с похмелья очнулся, когда увидел, что туес
полон, зрелая морошка осела под собственной тяж е
стью, и внизу сейчас наверняка с ладонь густого сока,
и влезло в посудину не ведро, а добрых полтора. При
давил туес сверху крышкой, просунул в пестерь, прила
дил удобнее к спине и снова почувствовал, как стран
но сегодня слаб он, и такого вроде бы с ним еще не
приключалось. Пот, холодный и липкий, омыл спину, ру