Золотое дно (сборник)

жизнь, вдруг прятали от него глаза, норовили вовремя

уйти за дверь, за оконные занавески, чтобы только не

встретить его взгляда. Какие молитвы, какие слова

шептали печищаие, кто знает, когда шел по деревне

под конвоем их председатель артели, сутулый, длинно­

шеий парень, а потом, держа на весу тяжелые башма­

ки, забродил в карбас, и кто-то из конвойных окрикивал

его и торопил, подталкивая в плечо. А после он стоял

в карбасе, плотно упершись в телдоса, покрытые рыбьей

слизью, и с тоской и недоуменной растерянностью смот­

рел на отходящий берег, на опадающую за песчаные

холмы деревеньку и думал, что это все недоразумение,

где-то кто-то ошибся, а завтра же разберутся во всем,

извинятся и выпустят. Но только отчего-то на душе ле­

жала каменная непроходимая тревога, от которой было

невозможно отвязаться.

После войны он вернулся в деревню, хотя мог бы

остаться в любом другом месте, где не знали его. Но

словно какое-то лихо гнало его сюда, и отныне с по­

стоянным любопытством вглядывался он в деревню, на­

блюдая течение жизни. Он уловил вдруг, что если бы

погинул тогда на чужбине, то деревенские бабы вспо­

минали бы о нем с жалостью и слезой, как о страдаль­

це, а раз он вернулся обратно, то и слава богу, словно

ничего и не случилось, раз выжил. А что было с ним,

как пережил те годы — кому теперь интересно?

Дела в артели шли ни шатко ни валко: море оску­

дело, озера полонила сорная рыба; но появились трау­

леры, они пошли в океан, артель разбогатела, копилась

деньга в избах сельчан, и только сама Вазица не хоро­

127

шела, не разгибала сутулые плечи, не вырастали новы

дома с голубыми оконницами и конями по охлупням.

Вазица не просто старела, она припадала к земле и

дряхлела, как древняя женщина, кренясь в пояснице,

изнемогая от собственных «остей. Крыши мшились и

прорастали травой, повети и взвозы раскатывали на

дрова, потому что коров не держали нынче, значит, се­

но не нужно хранить во дворах, тогда зачем и взвоз, и

поветь — только лишняя заваль, стареющая под дож­

дем, так не проще ли извести на дрова, пока бревна

совсем не поел грибок. Мартын Петенбург наблюдал за

деревней и не мог понять это течение жизни, это умира­

ние Вазицы при богатых сундуках. Деньги не приноси­

ли отдачи, сами деньги оставались просто красивой бу­

магой: правление колхоза обитало все в том же кулац­

ком доме, которому вроде бы не было износа, клуб — в

бывшей церкви, школу через три года закрывают со­

всем, потому что в первый класс пойдет только один сы­

нишка экономиста Вити. Парни не женятся, потому что

нет девиц, а живут как бог на душу положил, не обзаво­

дясь гнездом, не рубят своих домов, не сеют детей,

словно бы отбывают принудиловку на этой земле.

А когда молодым шарням не хочется строиться и про­

должать род, значит, деревня истлела, еще продолжая

доживать,— теперь ее не вернуть.

Прошлое вспоминалось туманно, но когда оно воз­

вращалось вдруг, Мартын Петенбург раздраженно от­

гонял виденья и с особенной злостью катал на счетах

костяшки, изредка приглядываясь к сдобному лицу глав­

ного бухгалтера. Мартыну порой странно чудилось, что

это и есть главное зло деревни, какой-то чудовищный

нарост, и стоит только спихнуть его, как все переменит­

ся к лучшему...

Мотор ровно нес лодочку по кривулинам реки; за де­

вять верст нужно попасть, а там войти в протоку, для

постороннего глаза не видимую, да еще с версту пройти

вверх по ней. Мартын сосал свою пустую вересковую

трубочку, кидал по сторонам равнодушные взгляды,

природа обтекала его, не тревожа сердца, и уходила

прочь. Как с дедом своим еще мальчонкой попадал сю­

да, так с тех пор все и осталось прежним, только вот

он, Мартын Петенбург, оскудел здоровьем и подошел к

своей границе жизни, под самый корень истоптав ноги.

128

Вот и последний заворот. Мартын погасил мотор, от­

вязал с культяпок свой самокат — теперь он не нужен,

ковыляй, как можешь, пока хватит терпения. Забросил

якорек повыше и моховой ручьевиной не торопясь зако­

вылял в лес, вступил на путик, ведомый лишь ему, но

которым, почитай, уж целый век ходит Петенбургов

род, ставит петли на боровую птицу да кляпцы на ж и­

рового зверя. Бор пахнул терпко и пьяно, и словно бы

пошатнулся Мартын, ошалело повел головой, и сосны

сомкнулись над ним, стремительно выстрелив в стеклян­

ное небо... «Осподи,— подумал вдруг,— как благосло­

венно все, не умирал бы, век тут жил».

Словно кто со стороны сказал эти слова, даже огля­

нулся Мартын, не чужой ли кто молвил, не судьба ли

стоит за плечами. Было тихо и молчаливо, как в за ­

брошенной баньке, птицы уже отпели свое, комар ныл

над лицом, да дремотный лес истекал зноем. Холмуш-

ка, распадок, холмушка... Ковылял привычно, похожий

на старого барсука, волосы сивой метлой, лицо обрыз­

гано потом, костыль спешит за костылем, легко поста­

нывают связанные швами остатки ног, и что-то плохо

с грудью. Впервые вот так, чтобы зашлось вдруг сердце

и воздуха стало мало, хотя его столько, что даже самые

крепкие легкие лопнут, пробуя забрать крошечную то­

лику его: ну ковшик разом выпьет богатырская грудь —

а уж Мартыновы ли «мехи» не кузнечные,— ну ушат