Золотое дно (сборник)

ж ай хоронить бабушку, а Геля только месяц, как из

дому... П равда, бабуш ка уж который год совсем нехо­

рош ая была и кричала постоянно. Геля вспомнил, как

пришел навестить ее в маленькую комнатку, где в сум­

рачном свете в ватных стеганых одеялах леж ало что-то,

смутно похожее на бабу Маню. Она была, как ребенок,

с крошечным в желтых пятнах лицом, совсем белые во­

лосы леж али на бордовой подушке острым клином, по­

хожим на крыло куропатки. Бабуш ка леж ала боком.

Она уже давно жила в своем воображаемом мире и, су­

2'8

дя по крикам, видела только любимое лицо погибшего

сына Андрея, по которому и вы плакала глаза. Она не

узнавала никого, порой поворачивала на подушке лицо,

всматриваясь истекшими незрячими глазами в беско­

нечную черную пустоту, настораживалась, как пугли­

вая лесная птица, натягивая костлявыми длинными

пальцами одеяло к самому подбородку, большие нозд­

ри горбатого носа трепетали, и баба М аня кричала

пронзительно: «Андрю-ша!» Этот крик был нестерпим,

от него сдавливало горло жестокой слезливой спазмой,

хотелось убежать из желтого полумрака и кислой ду­

хоты, где в стеганых одеялах леж ало что-то, едва по­

хожее на бабу Маню...

И вот ее не стало. Смерть бабушки как-то не вос­

принималась, словно она умерла давно, а тогда на ши­

рокой кровати дож ивала ее несчастная тень. Получив

телеграмму, Геля тупо бродил по комнате, размыш ляя,

где бы достать денег — после отпуска с деньгами было

всегда чертовски трудно. Подумалось, что надо бегать

по комнатам, открываться в своем горе, а время перед

самой получкой и на свободные-то деньги не так просто

напасть...

И он не уехал тогда, чтобы в последний раз взгля­

нуть на бабу Маню, а взял четвертинку «московской»,

несколько карамелек и в каком-то сером закутке под

пыльной чахоточной зеленью, где пахло всякой дрянью,

выпил водку прямо из горлышка, теплую до дурноты.

Потом Геля сидел на скамейке, как вялая оттаявш ая

рыба, а перед глазами была баба М аня с куропачьей

головой на бордовой подушке, и он все старался от­

влечься от этой страшной картины и вызвать в памяти

другие воспоминания, может, радостные и теплые, из

самого детства, и в глазах у него уже готовно закипали

слезы.

Может, эта горестная одинокость и вы звала в нем

светлое озарение, но только Геля впервые за прожитую

жизнь увидел тогда себя шестилетним в дедовой к а р а ­

кулевой шапке, в маленькой белесой пальтушке с боль­

шой розовой заплатой на груди и серых катанцах с з а ­

гнутыми носами и рыжими кожаными обсоюзками. Р у ­

кавички он давно бы уже потерял, но они спасительно

болтаются на тесемке двумя мерзлыми катышами, в

которые страшно совать даж е промерзшие пальцы, и

219

когда становится совсем невтерпеж, Геля дует на бу­

рые от холода ладошки и сует их под распахнутую

пальтушку, в остатки тепла. Геля бегает по мосткам

меж накиданных лопатой длинных сугробов, таская за

собой санки с железными полозьями, и бормочет мерз­

лыми губами «ту-ти-у». Он что-то воображает, может,

самолет или машину, порой дергает санки в вираже,

опрокидывает, снова ставит на полозья и садится вер­

хом, занося передок на себя и отчаянно гукая; порой

он оборачивается, словно кого поджидает, но из-

за сугробов, как из глубокого оврага, видна Геле лишь

заснеж енная крыша с черными отростками труб. Но тут

слышит он, как брякает дверное кольцо, легко поскри­

пывает крылечко под торопливыми шагами, потом вы ­

ныривает овчинная шапка: она то вырастает над сугро­

бом, то вновь скрывается, и кажется, что там прячется

злой человек. Геля воображает, что там разбойник, хо­

тя давно знает, кого увидит, ибо ради этой минуты и

мерз весь последний час на расхолодной улице, и он

тут же затевает игру: таится и крадется мостками, при­

жимаясь к сугробам и заранее расплываясь в улыбке

всем круглым веснушчатым лицом.

Он выползает на коленках к крыльцу, осторожно

выглядывает из-за сугроба, не предполагая, что дедова

шапка, которую он носит, уже вы дала его, и грозно ух а­

ет, а баба М аня, которая давно услыхала Гелькино со­

пение, притворно пугается, смешно подскакивая обеими

ногами, и хлопает себя по бокам: «Ой, кто это? Ну, Ге-

люшка, как ты напугал старую бабку!». Но левый круг­

лый глаз смеется, черный, как смолевая капля, и левая

бровь смеется, круто сбегая к переносью, и орлиный

нос спускается еще ниже и вздрагивает над верхней гу­

бой, и рот распахивается широко и свободно, открывая

несколько крепких желтых зубов, и овчинная мужская

шапка тоже смеется и подпрыгивает на жестких воло­

сах, а ушко одно, заткнутое по-мужичьи калачиком,

вываливается и размахивает обкусанной тесьмой. И

только правый глаз у бабы Мани не смеется, он будто

подернут белой пленкой, и его обтекают кругом мелкие

частые морщинки. Этот глаз заливает быстрая и лег­

кая неживая слеза, и баба смахивает ее мизинцем.

Геля слыхал, как старшие часто повторяли между со­

бой, когда не было бабы Мани около, что она правый

220

глаз вы плакала по сыну Андрею, который погиб на

войне, и если она и дальше будет переживать, то

ослепнет совсем...

Война кончилась, но в доме голодно, баба, вернув­

шись с работы, до поздней ночи вышивает прорезные