Золотой человек

– Прекрасно, – пару секунд поразмыслив, ответил он.

Фаулер отослал техников. Грин снова принялся выметать пыль из угла, а Фаулер присел на край кровати и раскурил трубку.

– А вот теперь послушайте, – заговорил он. – Новости – хуже некуда, и я, как обычно, согласно вашим требованиям, изложу все прямо, без обиняков.

– В чем дело? – спросил он, хотя, осмотрев собственные пальцы, в ответе уже не нуждался.

Под глазами Фаулера набрякли мешки, на подбородке темнела щетина, открытое, мужественное лицо нездорово побледнело, осунулось.

– Мы всю ночь провели на ногах, за работой над вашим комплексом приводов. Поломки с грехом пополам устранили, но долго двигатели не протянут. От силы месяца два-три, вряд ли больше. И проблема не только в этом. Износ усугубляется, а заменить основные блоки нечем. Износятся окончательно – новые взять будет негде. Менять реле и проводку мы можем сколько угодно, но починить пять синаптических контуров не в состоянии. Людей, способных их изготовить, на свете существовало считаные единицы, и все они уже двести лет как мертвы. Если контуры перегорят…

– В синаптических контурах имеются неполадки? – перебил он техника.

– Пока нет. Изношены только двигатели, а именно – приводы рук. Вскоре с руками и со всем комплексом приводов произойдет то же, что и с ногами. К концу года вы потеряете способность двигаться. Конечно, по-прежнему сможете видеть, слышать и мыслить. И, разумеется, вещать в эфире… но этим все и ограничится. Простите, Борс. Мы делаем все, что можем.

– Хорошо, – ответил он, – извинения приняты. Спасибо за прямоту. Я… я догадывался.

– Готовы спуститься? Людей с вопросами сегодня – не сосчитать. Вас дожидаются.

– Да. Идем.

Сосредоточившись, Борс обратился мыслями к делам дня сегодняшнего.

– Исследования относительно тяжелых металлов необходимо ускорить. С ними, как всегда, отставание. А вот со смежных направлений часть работников, возможно, придется снять и перебросить их на генераторы. Уровень воды вскоре пойдет на спад, а ток в линии передач нужно пустить, пока есть что пускать. Стоит мне отвернуться, все начинает разваливаться на части…

Фаулер подал знак Грину, и тот поспешил к кровати. Склонившись над Борсом, оба с кряхтением подняли его, подтащили к двери в коридор и вскоре вынесли наружу.

У парадного входа их ждал приземистый, с иголочки новенький фургончик передвижной мастерской. Сверкающий полировкой металл грузовичка разительно контрастировал с изъеденным ржавчиной, покрытым вмятинами, потускневшим от времени корпусом Борса, с негромким гудением и скрежетом машины из древней стали и пластика. Погрузив Борса в фургон, Фаулер с Грином прыгнули на передние сиденья, захлопнули дверцы, и автомобиль на полном ходу помчался к главному шоссе.

* * *

Взмокший от пота Эдвард Толби вздернул повыше заплечный мешок, сгорбился, подтянул пояс с кобурой пистолета и затейливо выругался.

– Папа, – укоризненно протянула Сильвия, – прекрати.

Тот, зло сплюнув в траву у обочины, обнял узкие плечи дочери, привлек ее к себе.

– Прости, Сильв. Не принимай на свой счет. Просто жара эта, провалиться ей…

Утро было в разгаре. Солнце пекло нещадно, над головами троицы путников, медленно бредущих вперед, густыми тучами клубилась дорожная пыль. Устали все они до смерти. Мясистые щеки Толби раскраснелись как свекла, изо рта, покачиваясь на ходу, свисала незажженная сигарета, шагал он ожесточенно, упрямо, подавшись всем телом вперед, слегка ссутулив широкие, мускулистые плечи. Полотняная рубашка его дочери влажно липла к рукам и груди, на спине полумесяцами темнели пятна пота, упругие мускулы под тканью джинсов подрагивали от усталости.

Третий их спутник, Роберт Пенн, держался чуть позади – руки в карманах, взгляд устремлен под ноги, в голове ни единой мыслишки. После двойной дозы гексобарба, проглоченной в покинутом поутру лагере Лиги, его неудержимо клонило в сон, да и жара убаюкивала. По обе стороны от дороги тянулись вдаль, к горизонту, поля, заросшие травами выпасы, редкие деревца. Время от времени на глаза попадались обветшавшие сельские домики, ржавые развалины древних бомбоубежищ двухсотлетней давности, отары весьма грязных овец.

– Овцы, – задумчиво пробормотал Пенн. – Под корень траву объедают. Где пройдут, новая уже не вырастет.

– Ишь, аграрий выискался, – повернувшись к дочери, буркнул Толби.

– Папа, не брюзжи! – зарычала на него Сильвия.

– Из-за жары это все. Из-за жары, будь она проклята… – Толби вновь громко, бессмысленно выругался. – Не стоит оно того. Тащиться ради десятка красненьких невесть куда… проще вернуться назад да так и доложить: чушь, дескать, все это свинячья.

– Кстати, возможно, так оно и есть, – кротко заметил Пенн.

– Ладно, вот ты и топай назад, – проворчал Толби. – Топай назад и скажи там: чушь это все. Глядишь, медальку пришпилят на грудь, а то и разряд поднимут.

Пенн беззлобно рассмеялся.

– Заткнитесь уже вы, оба. Вон, впереди городишко какой-то маячит.

– Где?