Золотой человек

– Мозги мне не полощи, – набычился Толби и в раздражении, раздвинув обоих плечом, двинулся дальше. – Лига ни пошлин, ни налогов, ни податей отродясь никому не платила! Где тут кабак? Выпить хочется – смерть!

Кабак оказался двухэтажной белой постройкой по левую руку. С крыльца безучастно глазели на троицу еще несколько человек. Пенн решительно устремился к двери, и Толби последовал за ним. Выцветшая, облезлая вывеска над входом гласила: «Вино и пиво в розлив».

– Как раз то, что надо, – заметил Пенн.

Увлекая за собой Сильвию, он поднялся на прогнившее, просевшее вниз крыльцо, миновал сидящих и вошел внутрь, а Толби, в нетерпении распуская лямки заплечного мешка на ходу, шагнул через порог следом.

В кабаке оказалось довольно темно и на удивление прохладно. Несколько человек сидели у стойки, остальные устроились за столами. Компания юнцов в дальнем от входа углу азартно резалась в кости. Рядом с ними, то и дело заедая, сбиваясь с тона, стонала, похрипывала древняя, полуразвалившаяся автоматическая органола из тех, что составляют мелодии сами. Позади барной стойки мерцал экран столь же древней и примитивной электромеханической микромозаики, а на экране сменяли одна другую туманные, расплывчатые фантасмагории: вид на море, вершины гор, заснеженная долина, вереница покатых зеленых холмов, обнаженная женщина, на миг задержавшаяся в рамке, а после, зарябив, превратившаяся в необъятную грудь с темным, набухшим соском. Впрочем, все эти зернистые, тряские изображения никто из посетителей не замечал. Сама стойка представляла собой невероятной древности лист прозрачного пластика – сплошь в несмываемых пятнах, выщербленный, пожелтевший от времени. Один край листа парил в воздухе, другой – видать, там слой эн-грава с годами облез – подпирала пирамида из кирпичей. Миксер для коктейлей давным-давно проржавел, развалился на части, отчего в заведении и подавали только вино и пиво: как смешать хоть какой-нибудь, самый немудреный коктейль, никто из ныне живущих даже не подозревал.

Толби направился прямиком к бару.

– Пива, – распорядился он. – Пива нам, на троих.

Пока бармен наполнял три кружки густым темным пивом, Пенн с Сильвией сбросили заплечные мешки и плюхнулись за стол, а Толби, показав бармену запаянную в пластик карточку, прихватил кружки и отнес их к столу.

Юнцы в дальнем углу, бросив игру, глядели на попивающую пиво, расшнуровывающую дорожные ботинки троицу во все глаза. Спустя какое-то время один из юношей робко, с опаской подошел к путникам.

– Послушайте, – заговорил он, – вы ведь из Лиги, да?

– А то как же, – сонно пробормотал Толби.

Вот тут на них уставились, внимательно вслушиваясь в разговор, все до единого. Юноша присел напротив, его товарищи живо сгрудились вокруг, заняв свободные кресла. Городская молодежь… Соскучившиеся, неприкаянные, недовольные житьем в глуши, они пожирали глазами айронитовые посохи, пистолеты, тяжелые, подбитые сталью ботинки, негромко шептались между собой. Смуглые, длинноногие, каждому – от силы лет восемнадцать…

– А как туда принимают? – спросил один из них, не ходя вокруг да около.

– В Лигу-то? – Откинувшись на спинку кресла, Толби отыскал спичку, закурил, расстегнул пояс, звучно рыгнул и устало прикрыл глаза. – Сдаешь экзамен, и все дела.

– А о чем спрашивают? Что знать нужно?

Толби пожал плечами:

– Да обо всем помаленьку.

Снова рыгнув, он задумчиво почесал грудь сквозь прореху меж пары пуговиц. Людей, окруживших их столик со всех сторон, он заметил, хоть виду и не подавал. Сухонький старичок с бородкой, в роговых очках. За соседним столиком – здоровенный пузан в красной рубахе и полосатых синих штанах.

Юнцы. Фермеры. Негр в грязной белой рубашке и брюках, с книгой под мышкой. Блондинка с жестким, квадратным подбородком – на волосах сетка, алый маникюр, высокие каблуки, желтое платье в облипку. Рядом с ней, за тем же столиком, седоволосый коммерсант в кофейного цвета костюме. Рослый молодой парень, держащий за руку темноволосую девчонку – большеглазую, в мягкой белой блузке и юбке, сандалии-шлепанцы сброшены, задвинуты под стол, а смуглые босые ступни так и приплясывают, в глазах горят искорки любопытства.

– Прежде всего, – продолжал Толби, – нужно знать, как зародилась, с чего начиналась Лига. Знать, как мы в тот самый день положили конец всем на свете правительствам. Как свергли правительства и уничтожили государства. Спалили к дьяволу все правительственные здания со всеми архивами. Миллиарды микрофильмов, горы бумаг. Громадные костры, не угасающие неделями… Бесчисленные стаи крохотных белых тварей, валившие наружу, когда мы подрывали здания…

– И вы их всех прикончили? – кровожадно скривив губы, спросил пузан в красной рубахе.

– Зачем? Пусть разбегаются, какой от них вред? Вот они и разбежались, попрятались под камнями! – с хохотом отвечал Толби. – Забавные, жалкие, бегут кто куда… чисто тля! Ну а там мы вошли внутрь, собрали все документы, все оборудование для съемки и записи, и все – ей-богу, все без остатка – сожгли.

– И роботов? – выдохнул один из юнцов.