Золотой день

Интересно, умеет ли толстая Джан так же хорошо толковать сны, как гадать на кофейной гуще? Надо бы поделиться с ней впечатлениями.

Айше скосила глаза на часы. Шесть утра: через полчаса можно принимать волшебное лекарство и какое-то время чувствовать себя вполне нормально. И не надо собираться на работу. Айше так давно жила в раз и навсегда утвержденном ритме, что ее организм без всякой подсказки со стороны хозяйки функционировал в нем самостоятельно. Она рано просыпалась пять раз в неделю и, хотя каждый вечер на всякий случай включала будильник, обычно опережала его на пять-десять минут. При этом в выходные она спокойно отсыпалась, как будто привычка рано вставать распространялась исключительно на рабочие дни.

Вот и сегодня, несмотря на болезнь, вряд ли удастся опять уснуть. Лучше и не пробовать. Она тихонько выползла из-под теплого одеяла, натянула поверх пижамы толстую домашнюю кофту и отправилась на кухню.

Поставив чайник и обдумывая, с чего начать: с привычного кофе или с лекарства, она вдруг осознала, что перспектива провести целый день дома, никуда не спешить и не выходить ее радует. И это была не просто радость от предстоящего законного безделья, вовсе нет – она сливалась с пока не окончательно проснувшимся и потому неясным чувством, что, оставаясь дома, можно переделать кучу полезных и приятных дел.

Куда более приятных, чем чтение лекций по истории зарубежной литературы.

Наверно, я переутомилась, подумала Айше. Или это из-за болезни. Или из-за того, что мне хочется поработать над книгой. Или… да, разумеется, в основном, из-за того, что дома можно беспрепятственно заниматься тем же, чем и вчера: разбирать показания женщин, побывавших на золотом дне, ждать звонков от мужа с новой информацией, придумывать и задавать ему вопросы, ответы на которые хорошо бы найти.

И Айше предвкушала еще один такой день сыщика-любителя с удовольствием.

И, закончив утренние дела и проводив мужа, устроилась в кабинете с магнитофоном и бумагой.

2

Нормального листа уже не хватало.

Айше отыскала когда-то зачем-то купленный женой ее брата набор бумаги для рисования. Часть этого набора осталась у нее в столе, потому что Эмель имела привычку делать зарисовки узоров для кружев и росписи тканей прямо там, где они приходили ей в голову. Кроме того, невестка искренне полагала, что Айше что-то смыслит в моде и дизайне и обладает прекрасным вкусом, и поэтому часто советовалась с ней, делая наброски в ее присутствии.

Словом, огромная, занявшая почти весь письменный стол бумага нашлась.

И Айше принялась переносить на нее все свои разрозненные записи, пытаясь превратить их в нечто более или менее последовательное и логичное. Не переставая удивляться, до какой же степени человеческое сознание искажает реальную картину мира. Эта картина настолько зависит от индивидуального восприятия, что неудивительно, если какой-нибудь Шопенгауэр вдруг начинает сомневаться: а есть ли вообще она – эта объективная реальность, или реальны лишь наши представления о ней? «Мир как воля и представление» – кажется, так это называется?

А если не отвлекаться на философию, то вот они перед ней: одиннадцать субъективных представлений о золотом дне, из которых им с Кемалем нужно получить одно, и желательно максимально приближенное к действительно происходившим событиям описание. Не хватало, естественно, Лили и куда-то уехавшей Гюзель.

Их, оказывается, было тринадцать.

Роковое число, находка для детектива. Впрочем, уже использованная находка, а значит, штамп. Покойная Лили, с ее сословными предрассудками, конечно, не стала бы считать прислугу. Которая позвонила в воскресенье вечером, чтобы узнать у своей хозяйки, во сколько ей следует явиться в понедельник. Специально дежуривший в квартире, чтобы фиксировать все подозрительные звонки, полицейский сообщил ей, что явиться ей надлежит в участок, и чем скорее, тем лучше. Что она, перепугавшись, и сделала немедленно, и ее отчет, правда мало что добавляющий к уже известным фактам, тоже лежал сейчас перед Айше.

Подразумевалось, что обобщением и анализом полученной информации занимается Кемаль, но Айше так хотелось попробовать себя в роли сыщика, тем более что она сама была участницей событий, и занятый до невозможности муж только приветствовал ее благие намерения. Кстати, и в университет рваться не будет. Начальство же «в интересах целесообразности» на все закрыло глаза, требуя от подчиненных всего-навсего немедленного результата в виде, во-первых, раскрытого убийства госпожи Темизель и арестованного убийцы; во-вторых, убедительных доказательств того, что никакого убийства не было и дело можно закрыть, и, в-третьих, получения всех возможных сведений о подпольном производстве и распространении наркотических препаратов, один из которых каким-то образом оказался у потерпевшей. Впрочем, начальству в интересах той же целесообразности, разумеется, не сообщали, кто из подчиненных делает ту или иную часть работы, а кому помогают незаконно привлеченные к этому делу частные лица.