Монима сидела в спальне роскошного дворца Пантикапеи и думала о том, что ее брак, вопреки всем надеждам, оказался несчастливым. Если бы она застала мать своего супруга и узнала бы ее мысли в замужестве, то удивилась бы, как они схожи. Красавица Монима, македонка, с огромными голубыми глазами и волосами цвета пшеницы, забранными в прическу, украшенную диадемой, тоже скучала по родине. Она родилась в Милете, в семье знатного гражданина Филопоемена. В отличие от Лаодики ее родители и не предполагали, что девушка станет женой понтийского царя. Правда, иногда ее покойная мама рассказывала ей сказку, что однажды ее красота поразит богатого аристократа. Но время шло, Мониме исполнилось уже двадцать девять, а достойного жениха все не было. Когда армия Митридата захватила ее родной город и царь повелел созвать к нему самых красивых женщин, она оказалась в их числе, потому что по праву считалась самой красивой девушкой Милета. Это отметил и Митридат, небрежным знаком руки приказав отправить назад всех, кроме нее.
— Как тебя зовут? — спросил он, подходя к ней и дотрагиваясь до ее лица. Монима отпрянула, будто от укуса змеи. Царь улыбнулся. Ему понравилось ее смущение, ему вообще нравились девственницы, он не любил проводить время с распущенными гетерами.
— Тебе нечего меня бояться, — ласково сказал Митридат. — Я хочу узнать, как сладостна твоя любовь. — Его грубая сильная рука потянулась к пряжке хитона, но девушка забилась в угол и, вытянув ладони, закричала:
— Не подходите ко мне!
Она ожидала, что царь сорвет с нее одежды, возьмет силой, но, на удивление, этого не произошло. Митридат пожал широкими геракловыми плечами:
— Как хочешь, красавица. Я все равно возьму тебя к себе в гарем. Рано или поздно ты станешь моей. А пока ступай домой. Я знаю, где ты живешь, и тебе от меня не сбежать.
Монима гордо прошла мимо него, подняв красивую голову. Отец ждал ее у дома градоначальника Милета, где расположился Митридат. Увидев бледную дочь, он подбежал к ней:
— Ты отдалась ему? Стала его наложницей?
Ее глаза вспыхнули ярким светом гнева.
— Отец, как ты можешь такое говорить? Я никогда не стану его наложницей. Не ты ли меня учил, что девушка должна дарить девственность только мужу?
Филопоемен, высокий старик с седой гривой и густой бородой, скрывавшей шрам на подбородке, схватился за серебряную голову:
— Ты отказала ему? Великому царю?
— Он меня не добьется, — заявила Монима и прошествовала дальше.