Золотой конь Митридата

— Не забыла, — подтвердила женщина и подалась вперед. — Вы можете сказать, о ком или о чем здесь идет речь?

— Думаю, что могу. — Профессор наморщил высокий лоб, испещренный морщинами. — Ты и сама могла бы это сделать, если бы хорошо поразмыслила.

Красовская вздохнула:

— Вы ошибаетесь.

— Разве? — Зенин улыбнулся, показав великолепные вставные зубы, и Лариса подумала: «Зачем он следит за внешностью? Ведь с уходом жены ни одна женщина не переступала порог этой квартиры».

— Здесь все гораздо проще, чем кажется, — рассуждал старик. — Понимаешь, в чем твоя проблема? Увидев строки, в которых твой муж зашифровал содержание документа, ты поступила так, как на твоем месте поступили бы девяносто процентов людей, — растерялась. Тебе показалось, что без помощи в тайну документа не проникнуть, а напрасно. Давай попробуем вместе. Ну, скажи, разве ты никогда не слышала о чудо-ребенке?

— Их было немало. — Красовская задумалась. — Пушкин, Лермонтов…

Профессор покачал седой головой:

— Ларочка, конечно, они были гениями, но вспомни, пожалуйста, когда появилось выражение «Чудо-ребенок».

Она зажмурилась:

— Не припоминаю.

Он подмигнул озорно, как молодой:

— А скажи это же слово по-немецки.

— Вундеркинд, — отозвалась Красовская. — И все равно это мне ни о чем не говорит.

— Тогда вспомни, когда это слово вошло в обиход, — предложил Зенин, сверкая глазами. — Когда, где и почему.

Она взъерошила медные волосы:

— В немецкоязычных странах…

— Когда в одной из них появился чудо-ребенок, иными словами, вундеркинд, — согласился Александр Борисович. — Точнее, в Австрии.

— Чудо-ребенок, вундеркинд, — прошептала Лариса и ударила кулаком по столу. — Господи, как же я сразу не сообразила. Это же Моцарт!

Профессор довольно улыбнулся:

— Вот видишь…

Женщина взяла со стола записку Стаса:

— Но кто соединил его с сыном судейского чиновника? Что за поэт из Турина?

— Чтобы ответить на этот вопрос, нужно тоже немного поразмыслить. — Зенин усмехнулся и поднял вверх тонкий палец с желтым ногтем. — Великого композитора и сына судейского чиновника судьба могла соединить где угодно, и мы бы никогда об этом не догадались, не зная фамилии последнего. Однако шифровка Стаса вряд ли это предусматривает. Исходя из этого, двигаемся дальше. Судя по всему, для нас неважно, были ли они вообще знакомы — то есть Моцарт и сын судейского чиновника. Если мое суждение верно, отсюда следует единственный вывод… Догадалась, какой?

Лариса по детской привычке почесала лоб:

— Пока нет.

— Ну и зря, — обиженно надул губы Зенин. — Мне кажется, просто, как все гениальное. Соединить Моцарта и другого человека могло музыкальное произведение. А если учесть, что соединил их какой-то поэт из Турина, почему бы не предположить, что это опера? Твой документ написан на древнегреческом. Я вспомнил все оперы Моцарта и остановился на «Митридате». Знаешь, по чьему произведению она была написана?

Женщина покачала головой:

— Я вообще не слышала о такой опере.

Профессор щелкнул пальцами. Это получилось забавно.

— А я и не удивляюсь. Вот она, современная молодежь. Ладно, так и быть, просвещу тебя. — Он улыбнулся. — Опера Моцарта была написана по произведению французского драматурга Расина. Он, кстати говоря, и был сыном судейского чиновника. А поэт из Турина — это автор либретто Чинья-Санти. Следовательно, в твоем документе речь идет о Митридате, царе Понтийском.

— О Митридате, — повторила Лариса и щелкнула пальцами, подражая Александру Борисовичу. — Знаете, вы гений. Я сама никогда бы не догадалась.

— Догадалась, если бы поработала извилинами, — пошутил мужчина. — Только в наше время думать никто не хочет. Все привыкли получать желаемое за деньги. — Он взглянул на женщину и подмигнул. Красовская заметила, что глаза у него слезящиеся, окруженные лучиками морщин, как у старика, но сохранившие живой блеск. — Я не тебя имею в виду. Ты была перспективной студенткой, но выбрала семью. Что ж, для женщины это вполне нормальный выбор. Сейчас у меня много молодых студенток, которые пришли в университет за дипломом и не скрывают, что после его окончания будут заниматься чем угодно, только не историей. Разве это справедливо?

— И им нельзя отказать при приеме? — поинтересовалась Красовская. — Вы всегда говорили, что настоящих историков видно сразу.

— И я от своих слов не отрекаюсь, — кивнул профессор. — Однако, как ты сама понимаешь, у этих особ находятся толкачи, которые суют их на истфак. Если бы все зависело от меня, я стоял бы намертво, чтобы их не пустить. Но я всего лишь скромный преподаватель. — Он развел руками. — Видишь, как получается.

— Вы правы, — прошептала Лариса. — Вы абсолютно правы. И не нужно смущаться, когда говорите мне совершенно правильные слова.

— Что ты имеешь в виду? — поморщился Зенин.