Золотой корсар

— Мы увидим ее! — воскликнул Корсар. — И все — благодаря тебе! Не знай я, что за нами наблюдают, я бы бросился тебе на шею, дружище!

— Значит, ты больше не будешь называть меня тупицей? — горделиво промолвил Вендрамин.

— Нет.

— И отныне будешь считать меня умным?

— Да.

— И всем об этом расскажешь?

— Залезу на крышу и прокричу на весь город.

— Отлично. А то, знаешь ли, тот факт, что все полагают меня тупым великаном, слегка меня задевал. Но довольно об этом; нужно идти… «Miserere» помнишь?

— Нет.

— Тогда возьми бревиарий.

И, облаченные в священнические одежды, с крестом в правой руке и бревиарием — в левой, они двинулись в путь.

Зычным голосом, пусть и гнусавя, Вендрамин выкрикивал первую строфу псалма, на что Паоло, голосом тонким и нежным, отвечал стихом следующим; послушать их, так можно было подумать, что то церковная змея шипит под аккомпанемент кларнета.

Так и шли они по коридорам вслед за показывавшим путь тюремщиком; позади держался Луиджи.

Наконец смотритель остановился перед одной из камер, побренчав ключами, открыл дверь и отступил в сторону, освобождая проход.

Испуганная, маркиза резко вскочила на ноги…

Увидев священника и послушника, молодая женщина жалобно вскрикнула, но почти тотчас же взяла себя в руки, — столь дорогие ей черты Паоло она еще не забыла.

— На колени, грешница! — прогундосил Вендрамин, сопроводив свои слова повелительным жестом.

Маркиза бухнулась на пол.

Теперь, когда она знала, что имеет дело с Паоло, Луиза решила, что должна повиноваться с полуслова и делать все, что от нее потребуют.

Вендрамин благословил ее.

Маркиза перекрестилась.

Повернувшись, великан сказал тюремщику:

— Выйдите и закройте за собой дверь! Милость Божья пролилась на эту мятежную душу, и теперь мне нужно исповедовать грешницу.

Смотритель ретировался.

В коридоре, за дверью, он наткнулся на Луиджи.

— Ах, ваше превосходительство, этот святой человек воистину умеет влиять на грешников! Эта гордячка-маркиза упала на колени при одном лишь его виде!

Луиджи довольно потер руки.

— Похоже, — сказал он себе, — вскоре мы все узнаем. Удивительный человек, этот капуцин!

И он удалился, напевая себе под нос песенку, звучавшую в Неаполе еще до революции восемьдесят девятого года, во время которой она и стала популярной во Франции.

— Отец-капуцин, исповедайте мою женушку… Как следует исповедуйте, отец-капуцин.

Но за закрытой дверью разыгрывалась уже иная сцена; поднявшись на ноги, маркиза бросилась в объятия Паоло.

Они обменялись долгим поцелуем…

— Не обращайте на меня внимания, — сказал Вендрамин, отворачиваясь к зарешеченному окну.

Влюбленные — люди непредсказуемые.

Безусловно, то было не самое подходящее для ласк и нежностей время.

Неважно!

Они целовались, и целовались долго.

Так долго, что Вендрамин, о существовании которого Корсар и маркиза совершенно забыли, видя, что так называемая исповедь длится уже намного больше обычного, громко кашлянул.

Ноль внимания.

Тогда он кашлянул так, что задрожали стены, — лишь это смогло заставить влюбленных оторваться друг от друга.

Паоло понял, что пришло время прощаться; подарив маркизе последний, страстный поцелуй, он прошептал взволнованно:

— Дорогая Луиза, я сделал все, что смог, для того чтобы избавить тебя от мучений, но здесь министр полиции, и я боюсь, что его присутствие может заставить палача и судью отказаться от своих намерений.

— Я буду мужественной, — заверила его маркиза. — Сегодня они меня не убьют, а завтра ты меня спасешь. Страдания — это ерунда…

— Бедняжка! — прошептал Паоло.

— Не нужно так меня жалеть! Разве не провела я восхитительный час в твоих объятьях?

— Да, но за раем последует ад.

В этот момент Вендрамин пророкотал:

— Дитя мое, вы должны во всем признаться.

— Отец мой, — отвечала маркиза, подыгрывая великану, — что касалось меня, я вам все рассказала…

— Но ваши сообщники…

— О них, батюшка, я намерена молчать.

Вся эта комедия, как вы, уважаемый читатель, уже поняли, предназначалась для подошедшего и подслушивавшего у дверей тюремщика.

— Несчастная, вы образумились лишь наполовину; вы должны все, слышите, все мне рассказать. Говорите же!

— Никогда, отец мой, никогда!

— Я откажу вам в отпущении грехов!

— Тем хуже, отец мой.

— Несчастная! Я вас проклинаю.

— Меня благословит Господь.

— Гнусное создание! Я отлучаю вас от церкви!

— Оставьте меня! — вскричала маркиза, симулируя гнев. — Уходите! Вы плохой священник. Вы хотели исповедовать меня лишь для того, чтобы передать рассказанное мной полиции; но я буду нема как рыба.

— Пытка развяжет тебе язык, несчастная. — Вендрамин постучал в дверь: — Откройте!

Все слышавший тюремщик откликнулся на его зов тотчас же.

Выходя из камеры, Вендрамин театральным жестом вытянул руку вперед и промолвил:

— Этим вечером муки настигнут тебя на Земле, но, по сравнению с теми, что ждут тебя в аду, они покажутся тебе сущим пустяком, безбожница!

Смотритель закрыл дверь.

Прибежал Луиджи:

— Ну что? — вопросил он.

— Она не пожелала выдать имен сообщников, — отвечал Вендрамин с унылым видом.

В качестве признательности за такое участие Луиджи сказал сердечно: