Золотой скарабей

– Сторожко едьте, – напутствовал хозяин. – Бывает, что в лесах пошаливают грабители. На границе у вас верховых, стражников отправят назад, одни только слуги останутся.

– Семен! – крикнул Григорий своему слуге. – Слыхал? Будь готов.

Семен был сильный, ростом – как каланча, волосы подстрижены под горшок. Барчук говорил ему, что следует обстричь такие волосья, но Семен упорствовал и молчал. Тому была причина: на лбу у него были две шишки, два выроста, и он их скрывал. Григорий, заметив это, расхохотался: «Что это у тебя, Сенька? Мозги не вмещаются в черепе? Экие две великие шишки!»

– Тебе лишь бы над кем посмеяться, – заметил Павел, садясь в карету, приветливо улыбаясь и помахивая рукой хозяевам.

Разгорался ясный, можно сказать, почти летний день.

– Уф! Жарко! – Павел снял камзол, развязал шейный платок и достал французскую книгу.

– Ах так, тебе книжица дороже брата? – толкнул его в бок Григорий. – Не хочешь поболтать о забавных хозяевах?

– Почему забавных? Милые барин и сударыня, а маленькая Аглая – прелесть!

– Тут нет никаких сомнений: малютка – чудо! Но остальные…

Григорий пошарил в бауле и достал флейту.

И вот уже под нежную мелодию обоз въезжает в зеленую дубраву. Стучат копыта по твердой земле – цок, цок, цок… Могучие дубы отбрасывают густые тени. Один лист попал в открытое оконце кареты и оказался на ладони Поля:

– Какой красивый! Смотри, на что он похож?

– На брошку… – процедил брат.

– А по-моему… по-моему, это напоминает маленькую скрипку.

Гриша отложил флейту, взглянул:

– И в самом деле! Маленькая скрипка… или альт.

Лошади шли ходко, дорога смягчала стук колес. Глубже в лес она стала хуже: недавно прошел дождь. Колеса проваливались, лошади спотыкались.

Ох, дороги! Что же говорить о тех далеких временах, когда не знали асфальта и после приличного дождя колеи превращались в глубокие рытвины, ямы? Что и делать в долгой русской дороге, как не предаваться отстраненным мечтаниям?..

Уже смеркалось. Вдруг – трак! – сломалось колесо. Стали чинить. Донеслись какие-то звуки, похожие на нестройное пение, можно было разобрать слова:

Уж как рыбу мы ловили
По сухим по берегам,
По сухим по берегам —
По амбарам, по клетям.
А у дядюшки Петра
Мы поймали осетра…

В звуках песни почудилось что-то угрожающее. «Осетр», «рыбу ловить» – что это значит? Убить осетра? Григорий и Андрей не были трусливы, сколько потасовок с мальчишками выигрывали! Но тут – от незнакомых ли мест или из-за предупредительных слов Давыдова – внутри похолодело.

И прямо перед ними, в окне показалась мутная, расплывчатая физиономия. Григорий мигом выхватил пистолет, а Андрей сунул два пальца в рот и засвистел так, как только умел. И в этот свист вложил, быть может, он и волю: он более не раб!

Лошади понесли – и графский обоз миновал логово разбойников без дурных последствий…

Скоро – Вена

И снова – трак-трак-трак. Длинный строгановский обоз мчится на запад. Трак-трак-трак – крутятся колеса по ровной европейской земле.

Андрэ не расстается с альбомом, мечтает узреть прекрасную итальянскую архитектуру. За Павлушу он будет отвечать особо, но более потом, во Франции, а пока они приближаются к северной части Австро-Венгрии. В голове его – череда мыслей. То Мишель с какими-то предостережениями по поводу форейтора – которого? Едет ли он с ними или остался в столице… То грезит о Жилярди, о Риме…

Григорий Строганов мыслями в Швейцарии, где будет учиться физике, математике, химии (без нее нельзя в соляном производстве).

Сестра его Лиза что-то вяжет…

А Поль Строганов мечтает о великих французских философах, о любимом Руссо, представляя, как будет слушать лекции образованных умов Франции.

Но – увы! – часто, слишком часто предполагает человек одно, а жизнь поворачивает в иное направление. Еще не доехали до Швейцарии, как пылкий красавчик Павлуша на почтовой станции узнал, что начинается война России с Турцией. Мог ли он спокойно продолжать странствие, ежели родина перед битвой? Возгоревшись, он тут же написал письмо отцу. В самых сдержанных тонах описал свое желание, вернее, просьбу отпустить его на войну:

«Прошу дать мне дозволение…

Война в моем Отечестве, а я не еду служить в моем месте? Мне стыдно мундир носить… Когда мы были на Украине, у графа Петра Александровича Румянцева, то он обещал меня взять адъютантом… Вы не можете вообразить, какую радость вы мне учините, позволивши ехать».