Золотой скарабей

Николай Александрович Львов наконец-то поднялся по служебной лестнице – и отец его ненаглядной Машеньки, тайный советник Дьяков, дал разрешение на их брак. (Не знал он, что влюбленные тайно обвенчались тогда, зимним вечером, во время бала. Но венчание было тайным, и молодые жили каждый у себя, встречаясь лишь в свете, на театральных спектаклях.) И не месяц-два-три, а целых шесть лет скрывали то тайное венчание. Зато теперь – настоящая свадьба, с подарками, поцелуями, балами. Только тот, кому выпадало столь долгое ожидание законного союза, может понять состояние жениха и невесты (мужа и жены?).

Маша Дьякова (теперь уже Львова) с особенным одушевлением изображала героиню пьесы Капниста «Дидона». Она и пела, и играла, и танцевала, но особенно хороша была в страстных монологах бесстрашной Дидоны.

На спектакле были и Мусин-Пушкин, и князь светлейший Строганов, и Долгорукий, который, впрочем, особенным, ревнивым взором глядел на супругу Львова. А ведь когда-то и он был влюблен в Марию! Но не теперь. Теперь все его сердце отдано Евгении, скромнице, красавице неброской, владелице прелестнейшего голоса. Нет, его Евгения поет лучше Маши и даже лучше Прасковьи Ковалевой, которую Шереметев называет Соловушкой. Было бы соревнование – Евгения победила бы.

Хотя на свадьбе их, что состоялась 31 января 1787 года, его невеста не решилась спеть. Смиренная! – Смиренница! – Смирная…

Разумеется, на этих торжествах присутствовал сиятельный граф Александр Строганов. К нему принес приглашение с поклоном Иван Михайлович Долгорукий. На французской бумаге с золочеными вензелями было написано всего несколько слов о бракосочетании Долгорукого и невесты его Евгении Смирной. На лице Долгорукого (по причине его характера) можно было прочесть тень обиды и гонора. Ведь Строганов – сродник его матери, всего лишь граф, а Долгорукий – не кто-нибудь, но древнейшего рода князь!

Строганов, впрочем, сделал вид, что не заметил обидчивости своего родственника. К тому же не один раз они вместе бывали на заседаниях масонской ложи, хотя… хотя князь, кажется, более почитает розенкрейцеров. И Львов там бывал. Может быть, со временем, когда образованность их будет близка к просвещенности, а просвещенность – к самосовершенствованию, – возможно, тогда и пригласит граф Строганов в свою ложу во дворец. А пока…

…Граф – президент Академии художеств, советник при Екатерине, чуть не каждый вечер играет с ней в карты, а брату его, барону, по чину надобно вести солеваренное производство, отвечать за все, но сил-то нет. Оттого нынче он так зол, хрипит, и все его немощное тело сотрясается. Не меньше года миновало с того дня, как уехали в Европу их сыновья. Григорий – чтобы обучаться в Швейцарии точным наукам, Павел – в Париж… Больной пребывал в нервной ажитации, но душой он болел о сыне: на кого останется его дело?

Граф не без отвращения смотрел, как плюется его двоюродный брат, барон, на голландское полотно, как шамкает остатками зубов, на опавшие щеки, черный его рот и думал: а ведь когда-то был краше всех братьев, отличался тонкой, особенной северной красотой.

Александр Сергеевич приоткрыл дверь: каково больному? Барон словно ждал и тут же вскипел:

– Главное, скажи сыну Гришке, чтоб держал в узде управляющих. Это такие бестии! Им только бы жалованье выманить да нас обобрать… А о людях и работе не думают. Своенравны русские люди, ох своенравны!.. Скажи, чтоб не верил никому, сам своей головой тумкал… Князья-то на нас как глядят? Свысока – мол, чумазые мы, мохнорылые, не Рюриковичи… А мы, Демидовы да Строгановы, – надёжа России. Скоро этим князьям до нас далеко станет.

Граф и сам знал: до XVII века Строгановы сторонились государственных дел в Москве, однако при втором Лжедмитрии выступили со своим войском, встали на защиту законного царя, помогали ему воинскими дружинами и богатствами. Посылали войска также к Минину и Пожарскому, к Ляпунову, а потом и к Михаилу Романову.

Издавна связаны они с Поморьем, с промысловиками Белого моря, не один из них ранен был, да и погибали тоже… Не кичились древностью рода, сами искали место под солнцем, завоевывали земли. Мир стал им тесен, а выполнять царские или княжеские приказания скучно… И решили они быть самими собой, хозяевами своей земли и покорять соседей, соперников.

Больной опять закашлялся. Граф молча подавлял неприязненное чувство, не испытывая ни любви, ни сострадания.

Барон все же замолк, попросил принести сундучок с документами и стал с жадностью просматривать свои старые бумаги:

– «За такое великое нерадение и несмотрение подлежите вы великому штрафу и гневу моему… Сущие бестии, мошенники, воры! Одумайтесь! Не боитесь вы Бога!.. Я уже истинно из терпения выхожу. Цыц! – так помышлять – воровскую корысть заводить?.. Не допущу! Пишете вы, что мастера дряхлые, что есть беглые! – постыдитесь, сквернословцы! На то вам власть дана…»

«Так им и следует! Да мало еще строгости!» – бормотал барон.