Стало ли это порождением велеречивых философов того века? Или просто данью Времени, и неизменному, и постоянно меняющемуся? Или всего лишь проявлением Истории, чье высокое назначение – страстная борьба? Эта борьба порой приобретает характер взрыва и крайнего осознания человеком своего «я».
Образованных людей в России не удовлетворяли каноны официальной церкви, а также священники, не дающие ответов на главные вопросы бытия. Если церковь видела нравственный идеал в Христе, то масоны считали главной задачей нравственное самоусовершенствование человека, а решение искали в абстрактных идеалах.
Кто только не был тогда масоном?! Левицкий и Боровиковский, Новиков и Баженов, Строганов и Шереметев, и даже наследник престола Павел Петрович. Он видел в масонстве спасение от французской заразы – так сказать, «прививку». Зато Екатерина, эта практичная немка, не терпела масонства и презирала всяческую мистику. Что касается графа Строганова, то за время жизни в Париже на него повлияли философы и английская ложа, манил и лозунг «Свобода, равенство и братство!». Он уповал на масонство как на путь к нравственному улучшению человечества. Члены ложи вольных каменщиков, куда он вошел, стремились стать строителями «всемирного братства». Каждый должен быть терпим ко всем, уважать чужое мнение, ценить свое и чужое достоинство.
Графа увлекала образованность масонов, они знали историю, археологию, легенды, им виделся путь к единению с прошлыми временами, с древними цивилизациями. Оттого в Физическом кабинете находились изображения египетских богов и символов, греческой жрицы, римского Юпитера.
Уже собирались члены тайной ложи. Прокашлявшись, граф открыл собрание:
– Дорогие братья! Постараемся обрести ту глубину чувств, которыми пропитаны вся древняя религия, мифотворчество народов… Оттуда развивалось все… Мы должны следовать за человеком в поисках истины и сами пройти путем, полным сомнений и мук… Было начало Времени, человек познавал себя, он увидел собственное отображение в образе Амона… Это было в Древнем Египте… В Великой Тишине обратился человек к своему двойнику: «Приди ко мне, о приди ко мне, человек!»…
Мы должны руководствоваться древнейшим правилом: «Познай самого себя!» Об этом говорил дельфийский оракул. Познаешь себя – и воплотишь законы, необходимые обществу… Нам нужны прочные дома, храмы, великие строения. Но камень – это и наша душа, а соединенные вместе камни образуют здание, дом, создают общество. В процессе строительства мы совершенствуем себя, свои души, и все люди становятся братьями!.. Мы – вольные каменщики!
Заговорили о Париже, о последних новостях, о Французской революции. Нет ли там вмешательства масонов? Вещали и так:
– Во Франции слишком много материализма, и потому есть угроза бесконтрольного бунта черни, разрушения основ общества. А нам нужна просвещенная монархия, вертикальная власть. Власть – это пирамида, вверху – монарх, а выше – только Бог! Перемены необходимы, они нужны, однако… Нельзя рушить властную пирамиду… И нужно укреплять церковь, умело управлять ею в интересах государства… Путь этот долог, поспешать не следует. Наша терпеливая тайная деятельность пойдет во благо, а путь только один – личное самовоспитание, развитие души…
Звучали и другие негромкие, но взволнованные речи.
Тайное заседание закончилось только в середине ночи. Граф проводил гостей и вернулся в Физический кабинет, сел в кресло, любовно разложил свои историко-минералогические драгоценности. Но лицо его, всегда гладко бритое, с печатью довольства, вдруг омрачилось. Обладая сильной выдержкой, тем не менее он взлохматил седые, аккуратно уложенные волосы, сердце его забилось так, что, казалось, стук его отдавался в музыкальном шаре.
– Где они? – вскричал граф. – Где мой золотой скарабей? Исчезла и синяя Клеопатра! Кто посмел их взять?
Бешено зазвенел его колокольчик – и тут же явились три лакея в красных ливреях, растерянные и недоумевающие.
– Кто входил в эту комнату? Какие посторонние люди здесь побывали? Безобразная распущенность! Расхлябанность! Три лучших лакея – и не уследили? Признавайтесь, оболтусы!
Те переминались с ноги на ногу, им нечего было сказать. Но один, воздев глаза к небу, все же что-то вспомнил:
– Ваше сиятельство, не гневайтесь, мы не виноватые.
– Говори по существу! Что ты видел? Подозрительного?
– Да вроде как тень мелькнула… Откуда взялась, что и кто это – не ведаю. Только я как бы лишился разума. В глазах пелена – и вмиг черная фигура растаяла… Должно… магнетизер, или как еще их, супостатов, называют?
– И он входил в мой кабинет?
– Да вот же говорю, пеленой все затянуло… Он, как летучая мышь, – ой как я их боюсь! – пролетел – и нетути.
– Можешь что-нибудь вразумительное сказать? Каков он?
– Могу, могу! У него усы длиннющие, на две стороны.
– Усы-то можно приделать. С этой минуты вы отвечаете мне за пропажи! Идите! Ищите!
Граф Александр Сергеевич до самого утра бродил по своему дворцу, заглядывая в разные углы и щели.
Вид дома, однако, его огорчил: сыпалась штукатурка, исчезли важные знаки на стенах, скрипели половицы.