Золотой теленок

Второй – Б. А. Пильняк. Тоже многократно бранимый рапповскими критиками. Ему особенно доставалось за дружбу с Воронским[93].

Формально скандал начался 26 августа 1929 года. В этот день «Литературная газета» напечатала статью близкого к рапповскому начальству Б. М. Волина «Недопустимые явления»[94].

Речь шла об изданиях за границей романа Замятина «Мы» и повести Пильняка «Красное дерево». Вот это Волин и именовал «недопустимыми явлениями».

Существенно, что с начала 1920-х годов советское правительство заигрывало с эмиграцией. Провоцировались конфликты убежденных противников нового режима и беженцев, готовых примириться с ним. Последних привлекали различными способами[95].

В борьбе за раскол эмиграции литература играла особо важную роль. Практиковались негласные субсидии невраждебным издательствам, равным образом – периодическим изданиям. Советским писателям там не запрещалось печататься, эмигрантов тоже публиковали на родине[96].

Иностранные публикации советских писателей, даже и в эмигрантских издательствах, были тогда вполне обычны. Политическая оценка на родине зависела от содержания опубликованного.

Характерно, что в СССР иностранцев, паче того эмигрантов, издавали без ограничений. Международные конвенции об авторских правах не были подписаны, и гонорары выплачивались по издательскому произволу.

Такая практика могла бы обусловить и нарушения авторских прав советских писателей заграничными издателями. Однако за границей такое случалось крайне редко. Издательские организации, как правило, испрашивали согласие, гонорары выплачивали.

Кстати, советские писатели в 1920-е годы весьма опасливо относились к предложениям иностранных, особенно же эмигрантских издателей. Памятуя о специфике уголовного законодательства, лишь то и публиковали, что было бы нельзя интерпретировать в соответствии с пунктом 10 статьи 58 действовавшего УК.

Волин обострил ситуацию. Преступлением он объявил сам факт сотрудничества с эмигрантами: «Борис Пильняк напечатал свой роман “Красное дерево” в берлинском издательстве “Петрополис”. Как мог Пильняк этот роман туда передать? Неужели не понимал он, что таким образом входит в контакт с организацией, злобно враждебной Стране Советов?».

Разумеется, вопрос был риторическим. Ответ подразумевался. Далее же Волин сформулировал главный тезис: Пильняк напечатал роман за границей, потому как не нашлось «оснований к тому, чтобы это произведение было включено в общий ряд нашей советской литературы».

Так была обозначена базовая пропагандистская установка: все, что советский литератор опубликует за границей без предварительной санкции, надлежит считать антисоветским. Вне зависимости от содержания публикации. Если разрешения не спросил, значит, действовал «с контрреволюционной целью». Как Пильняк.

Отсюда следовало, что аналогичное преступление совершил и Замятин. Статью Волина завершал призыв: «Мы обращаем внимание на этот ряд совершенно неприемлемых явлений, компрометирующих советскую литературу, и надеемся, что в их осуждении нас поддержит вся советская общественность».

Другие периодические издания поддержали Волина. И на первой полосе следующего номера «Литературной газеты», вышедшего 2 сентября, были помещены аннотации статей, авторы которых рассуждали о «недопустимых явлениях». Каждый заголовок – лозунг: «Против переклички с белой эмиграцией», «Советские писатели должны определить свое отношение к антиобщественному поступку Пильняка»[97].

Авторы нападали, главным образом, на Пильняка. Далеко не каждый упоминал Замятина. Причина – различие литературных репутаций.

Вопреки рапповским стараниям, Пильняк, ставший знаменитостью в начале 1920-х годов, считался писателем именно и только советским. Что он и сам акцентировал в многочисленных интервью[98].

Соответственно, критики инкриминировали ему лицемерие, предательство, клевету на советский режим. Это не удивляло большинство читателей, не знакомых с повестью «Красное дерево».

Замятину же инкриминировать лицемерие, паче того предательство, было бы странно. Советским писателем его именовали не без оговорок. Называли порой и «внутренним эмигрантом».

Атаковать Пильняка было удобно. К примеру, о Замятине упоминать не стал и Маяковский. 2 сентября «Литературная газета» поместила его статью «Наше отношение»[99].

Имелось в виду «отношение» не только автора статьи. Он выступал от имени возглавлявшегося им литературного объединения – «Революционного фронта искусств».

Ранее эта группировка именовала себя «Левым фронтом искусств». Но после разгрома и высылки Троцкого «левизна» ассоциировалась с оппозиционностью. Пришлось, как говорится, сменить вывеску.

Свое «отношение» Маяковский обозначил сразу. В привычной манере, издевательски, что на этот раз контексту соответствовало: «Повесть о “Красном дереве” Бориса Пильняка (так, что ли?), впрочем, и другие повести и его, и многих других, не читал».