Золотой теленок

Вполне благожелателен был и рапповский ленинградский ежемесячник «Звезда». Рецензию на роман Ильфа и Петрова поместили в десятом номере[88].

Автор тоже не солидаризовался с Блюмом. Зато специально оговорил: «Гиперболический бытовизм “12 стульев” еще не сатира, но эта талантливая книга интересна как один из первых шагов на пути к советской сатирической литературе».

Не обошлось, конечно, без упрека, ставшего традиционным. Рецензент утверждал: «Книга Ильфа и Петрова, вышедшая уже во французском переводе и вызвавшая восхищение парижской прессы, прошла у нас совершенно незамеченной».

О каком издании шла речь, можно было лишь догадываться. Ни первое зифовское издание, ни журнальная публикация опять не упоминались.

Аналогичных примеров немало. Тут, еще раз подчеркнем, не случайность, а проявление тенденции. Журналы старательно популяризовали официальную версию: «книга, о которой не пишут».

Эта версия была обязательной до второй половины 1980-х годов. Вот почему ее воспроизвела даже Л. М. Яновская – в двух изданиях монографии об Ильфе и Петрове. Так поступали и другие советские литературоведы.

Версия, предложенная Тарасенковым, ныне выглядит алогичной. Но в 1929 году ее прагматика была вполне актуальна. Критик выполнял задание, предложенное редакцией – по указанию вышестоящих инстанций.

Петров, на исходе 1930-х годов планировавший книгу о друге и соавторе, не забыл критические отклики на первое издание «Двенадцати стульев». Отметив, что рецензия в «вечорке» была единственной, он следовал правилам игры, предложенной «Литературной газетой». Они и не менялись еще полвека.

Эти правила оба соавтора приняли. Своеобразной поддержкой Тарасенкову был их фельетон «Мала куча – крыши нет», опубликованный в четвертом – январском – номере «Чудака» за 1930 год[89].

Ильф и Петров неявно ссылались на общеизвестное тогда название детской игры. Она была популярна в начальных и средних учебных заведениях Российской империи. Каждый из группы участников, сбившихся в толпу, пытался каким-либо образом повалить соседей и оказаться сверху. Что и сопровождалось возгласами: «Мала куча – крыши нет!».

Ильф и Петров сравнивали с детской игрой критические кампании в прессе. Соответственно, отмечали, что «стоит только одному критику изругать новую книгу, как остальные критики с чисто детским весельем набрасываются на нее и принимаются в свою очередь пинать автора ногами».

Агрессия рецензентов нарастает. Уже и политические обвинения подразумеваются: «“Автор, – пишет критик Ив. Аллегро, – в своем романе «Жена партийца» ни единым словом не обмолвился о мелиоративных работах в Средней Азии. Нужны ли нам такие романы, где нет ни слова о мелиоративных работах в Средней Азии?”».

Подразумевалось, что начало положено. Кампания началась. Соответственно, критик, укрывшийся за псевдонимом «Гав. Цепной, прочитав рецензию Ив. Аллегро, присаживается к столу и, издав крик: “Мала куча – крыши нет”, – пишет так:

“Молодой, но уже развязный автор в своем пошловатом романе «Жена партийца» ни единым, видите ли, словом не обмолвился о мелиоративных работах в Средней Азии. Нам не нужны такие романы”».

Дальше – больше. А наиболее «свирепый из критиков т. Столпнер-Столпник в то же время и самый осторожный. Он пишет после всех, года через полтора после появления книги. Но зато и пишет же!

“Грязный автор навозного романа «Жена партийца» позволил себе в наше волнующее время оклеветать мелиоративные работы в Средней Азии, ни единым словом о них не обмолвившись. На дыбу такого автора!”».

Таков, согласно фельетону, обычный алгоритм. Характеризуется и другой:

«Но бывает и так, что критики ничего не пишут о книге молодого автора.

Молчит Ив. Аллегро. Молчит Столпнер-Столпник. Безмолвствует Гав. Цепной. В молчании поглядывают они друг на друга и не решаются начать. Крокодилы сомнения грызут критиков.

– Кто его знает, хорошая эта книга или это плохая книга? Кто его знает! Похвалишь, а потом окажется, что плохая. Неприятностей не оберешься. Или обругаешь, а она вдруг окажется хорошей. Засмеют. Ужасное положение!

И только года через два критики узнают, что книга, о которой они не решались писать, вышла уже пятым изданием и рекомендована главполитпросветом даже для сельских библиотек.

Ужас охватывает Столпника, Аллегро и Гав. Цепного. Скорей, скорей бумагу! Дайте, о, дайте чернила! Где оно, мое верное перо?

И верные перья начинают скрипеть.

“Как это ни странно, – пишет Ив. Аллегро, – но превосходный роман «Дитя эпохи» прошел мимо нашей критики”.

“Как это ни странно, – надсаживается Гав. Цепной, – но исключительный по глубине своего замысла роман «Дитя эпохи» прошел мимо ушей нашей критики”».

Затем приходит время самого предусмотрительного рецензента. И Столпнер-Столпник сообщает, что роман «Дитя эпохи» – «“книга, которую преступно замолчали Ив. Аллегро и Гав. Цепной, является величайшим документом эпохи. Она взяла свое, хотя и прошла мимо нашей критики”».

Правда, отмечали авторы фельетона, у рецензентских атак есть и другая специфическая черта. Своего рода избирательность: