Золотой теленок

Автор рецензии в журнале «Книга и профсоюзы» ставил в вину Ильфу и Петрову увлечение «юмористикой бульварного толка и литературщиной». Ну а Тарасенков настаивал: Ильф и Петров «преодолевают штамп жанра».

Подчеркивал, кстати, что это вполне удалось. Соответственно, «Двенадцать стульев» – одна из немногих безусловных удач советской литературы в области сатиры.

Напомнил Тарасенков – опять же не называя имен – об инвективах критиков, старательно обличавших «уклон». Так, Ингулову, утверждавшему, что правые уклонисты замечают только «лохмотья, отрепья революции, не видят ее “души”, “нутра”», Тарасенков ответил: «Глазами живых, по-настоящему чувствующих нашу современность людей смотрят на мир Петров и Ильф».

Более того, свою оценку Тарасенков повторил. Отметил, например, что у авторов романа «глаза не врагов, а друзей».

Обозначен был и ответ Гладкову, предупреждавшему, что склонность «некоторых литераторов живописать так называемых лишних людей современности» может привести к нежелательным социальным последствиям. Согласно Тарасенкову, авторы «Двенадцати стульев» окончательно и бесповоротно разоблачают всех «лишних» и «бывших».

Начал Тарасенков с Остапа Бендера. По словам критика, Ильф и Петров доказали: это «приспособленец и рвач».

Тарасенков настаивал, что о поэтизации речи нет. С «приспособленца и рвача» в итоге «сорваны все поэтизирующие его покровы и одеяния».

Досталось, если верить Тарасенкову, не только профессиональному мошеннику. Высмеяны и «халтурщики-поэты».

Тарасенков утверждал, что Ильф и Петров беспощадны, как положено истинным сатирикам. Высмеяли они и любителей «претенциозно-“левых” исканий».

По Тарасенкову, все цели сатирики выбрали удачно. Высмеяны «кумовство, карьеризм, интеллигентщина».

Итак, задачу осмеяния недостатков Ильф и Петрову решили. Но при этом, утверждал Тарасенков, обозначая уже ответ Блюму, «авторы на редкость обладают чувством меры и такта. Они прекрасно знают, где нужно дать теплую иронию друга, где насмешку, где сатиру».

Практически все оценки были превосходными. Исходя из этого, настаивал Тарасенков, «роман должен быть всячески рекомендован читателю. Одна оговорка: вся история с попом “отцом Федором” чисто искусственно прилеплена к основному сюжету романа и сделана слабо. При повторном издании “12 стульев” (которое уже предполагается ЗИФ’ом) лучше было бы ее выбросить».

Если бы не общий тон статьи, такая «оговорка» воспринималась бы как едва замаскированная ирония. Нельзя же без ущерба «выбросить» одного из трех основных персонажей.

Однако здесь важна не семантика, а прагматика. Тарасенковская «оговорка» адресована критикам. Он урезонивал осторожных коллег. Да, упреки в адрес Ильфа и Петрова возможны, однако лишь на уровне литературном, потому как политических ошибок соавторы не допустили. Вот что главное.

Критикам надлежало усвоить: в статье по сути редакционной «Литературная газета» сообщила о готовящемся «повторном издании». Значит, вопрос уже решен, вот-вот и тираж будет. Коль так, смена главного редактора журнала «30 дней» и руководителя издательства «ЗиФ» не связана с выпуском «Двенадцати стульев». Подтверждена «идеологическая выдержанность» романа.

Новым зифовским руководителем стал тогда В. С. Соловьев. «Ветеран партии», разумеется, функционер, но при этом энтузиаст библиографии.

Руководил он номинально, главную роль по-прежнему играл В. А. Регинин. Административную поддержку обеспечивал М. Е. Кольцов, взявший под свой контроль и этот нарбутовский проект.

Подчеркнем: «Литературная газета» защищала Ильфа и Петрова настойчиво, даже агрессивно. Такая защита – особенно в разгар дискуссии о статусе сатиры – не воспринималась как случайное совпадение.

Дело тут не только в усилиях влиятельного Кольцова. Намерения покровителя вполне соответствовали изменению политической ситуации. Продолжалось «сворачивание нэпа», и окончательно утратил традиционно приписываемый Бухарину лозунг: «Обогащайтесь!».

Как известно, речь шла о развитии крестьянских хозяйств. В ту пору крестьян убеждали, что с началом пресловутой новой экономической политики можно расширять посевы, не опасаясь конфискации почти всего урожая: грабительскую продразверстку уже заменил фиксированный продналог. Бухаринский доклад на собрании актива Московской парторганизации 17 апреля 1925 года был не раз опубликован[80].

Но бухаринский лозунг трактовался и шире: это был призыв к интенсификации торговли, промышленности и так далее.

Противники инкриминировали Бухарину «отказ от марксизма». Как развернутое опровержение «оппортунистического лозунга» и трактовался сюжет «Двенадцати стульев». Наконец, роман подтверждал истинность хрестоматийно известного тогда ленинского суждения: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя»[81].