Золотой теленок

Что до Ильфа и Петрова, то для них «слияние» двух сатирических еженедельников удачно завершилось. Утратив постоянные должности в редакции «Чудака», соавторы вскоре стали штатными сотрудниками журнала «Крокодил». И кольцовского покровительства не лишились.

Единственный сатирический журнал был на особом положении. Значительно выше и жалованье штатных сотрудников, и гонорары за публикации. Оплата построчная, как везде, однако расценки свои. У Ильфа и Петрова ставка высшая – полтора рубля за строку[110].

В редакции «Крокодила» работал и Катаев. Там и Глушков обосновался. Специально для него Мануильский-младший ввел в штатное расписание новую должность – «темист». Заместителем же «ответственного редактора» стал Бельский, приехавший из Харькова[111].

Редакция «Крокодила» можно сказать, объединила бывших «гудковцев» и одукростовцев. Популярность журнала росла.

Ну а Кольцов быстро наверстал упущенное. Антибухаринская истерия шла на убыль. Рубеж обозначил Сталин. 2 марта «Правда» опубликовала его статью «Головокружение от успехов. К вопросам колхозного движения»[112].

Сталин констатировал триумф пресловутой «коллективизации», но отрекся от наиболее радикальных лозунгов, ранее использовавшихся для шельмования Бухарина. Вину же за избыточный энтузиазм возложил – по обыкновению – на исполнителей.

Подразумевалось, что у некоторых функционеров случилось «головокружение от успехов». Вот оно и обусловило «левацкие перегибы», то есть стремление обобществить, сделать коллективной собственностью чуть ли не весь домашний скот и сельскохозяйственный инвентарь каждого хозяина крестьянского двора. Намек был прозрачен: избыточный радикализм – до сих пор неизжитое влияние «троцкистов».

Для большинства советских граждан столь крутой поворот был неожиданностью. Это подтверждает, например, дневниковая запись М. М. Пришвина. Добившись литературной известности еще до установления советского режима, он месяцами жил в деревне. Там, по его словам, «сталинская статья “Головокружение”, как бомба взорвалась. Оказалось, что принуждения нет – вот что!»[113].

Пришвин читал статью внимательно. Цитаты выписывал.

Статья генсека знаменовала начало очередной «антилевацкой» кампании. При этом не утратила актуальность борьба с «правым уклоном». И переосмысленный тарасенковскими стараниями роман «Двенадцать стульев» пришелся ко времени. Значит, своевременным оказалось и продолжение.

Как раз в период этой «оттепели» соавторы вернулись к сюжетной схеме «Великого комбинатора». Восемь ранее написанных глав были существенно переработаны, роман получил новое заглавие, совсем другое начало, а некоторые эпизоды Ильф и Петров исключили. Проявили осторожность: ведь им – по оказии – все еще могли бы инкриминировать «правый уклон».

Рукопись ждали в журнале «30 дней». Новый роман стал уже кольцовским проектом – как и второе зифовское издание «Двенадцати стульев». «Ответственный редактор» В. И. Соловьев по обыкновению не препятствовал. Ну а руководил подготовкой к публикации, конечно же, В. А. Регинин[114].

В планах и набросках мемуарной книги Петров не упомянул Соловьева. Да и Кольцова. А причина одна – оба тогда были «неупоминаемыми».

Соловьева арестовали в ноябре 1937 года. Осудили и расстреляли как «вредителя». Девятнадцать лет спустя он был оправдан.

Кольцова арестовали в декабре 1938 года. Он был осужден и расстрелян – «контрреволюционер», «троцкист». Шестнадцать лет спустя Кольцова оправдали.

Но к 1931 году оба еще при власти. Потому вопрос о журнальной публикации был решен загодя. Ну а пафос второго романа дилогии Петров обозначил набросках к мемуарной книге: «Идея денег, не имеющих моральной ценности».

Петров опять выразил мысль иносказательно. О «моральной ценности» денег речь не шла и раньше. Социальная – подразумевалась. Изменения были на этом уровне.

В 1927 году, когда разворачивается действие романа «Двенадцать стульев», партийное руководство акцентировало: идея «сворачивания нэпа» – «левацкий уклон». Советская экономика развивается, возврат к эпохе «военного коммунизма» невозможен. Потому Воробьянинов и надеется, что обретение клада позволит ему жить безбедно – если не в СССР, так за границей. Бендер тоже мечтает о финансовой независимости от государства. А Востриков планирует создать легальное частное предприятие – источник стабильного дохода.

Три года спустя ситуация уже принципиально иная. Нэп в прошлом.

Каждому советскому гражданину, за исключением замужних женщин, несовершеннолетних и пенсионеров, надлежало работать на государство. В зависимости от государственной оценки этой работы и определялся уровень легальных доходов.

Соответственно, были нормированы и легальные расходы. За деньги советский гражданин мог официально приобрести лишь то, что полагалось ему согласно официальному же статусу. А нелегальные приобретения – основания для привлечения к уголовной ответственности.