Золотой теленок

В первом варианте «строгий гражданин» выяснял, на каком основании Ильф и Петров позволяют себе описывать в советской действительности именно то, что вызывает смех. Речь шла о принципиальной допустимости сатиры. Подтекст – соотнесенность публикаций с «антисоветской агитацией».

Ну а во втором варианте «строгий гражданин» спрашивал, в силу каких причин соавторы позволяют себе публиковать то, что смешит читателей. Значит, он ставил в упрек Ильфу и Петрову лишь недостаточно серьезное отношение к советской действительности.

В переизданиях тема принципиальной допустимости сатиры завуалирована. Получилось, что политического обвинения не было.

Отметим, что в предисловии к «Золотому теленку» не случайно упомянут «реконструктивный период». Современникам было уже привычно понятие, образованное от латинского re-construo – восстанавливать.

В советской политической лексике 1920-х – 1930-х годов постоянно соседствуют термины «восстановительный период» и «реконструктивный период». Но они вовсе не синонимичны.

Первую половину 1920-х годов принято было характеризовать как «восстановительный период». Это означало, что политическая цель – восстановление экономики после войны.

«Реконструктивным» же называли период «сворачивания нэпа», вытеснения частного предпринимательства. В связи с этим само слово «реконструкция» получило новое значение.

Имелось в виду уже не восстановление, а коренное переустройство. Так, V Съезд Советов СССР, утверждая в мае 1929 года пятилетний план, характеризовал его как «развернутую программу социалистический реконструкции народного хозяйства».

Сталин задал правила словоупотребления. Выступая с отчетом XVI съезду ВКП (б), он утверждал: «Если при восстановительном периоде речь шла о загрузке старых заводов и помощи сельскому хозяйству на его старой базе, то теперь дело идет о том, чтобы коренным образом перестроить, реконструировать и промышленность, и сельское хозяйство, изменив их техническую базу, вооружив их современной техникой».

Потому термин «реконструктивный период» вызывал, главным образом, политические ассоциации. Сталин подчеркивал, что главная задача пресловутой реконструкции – «усилить процесс вытеснения капиталистических элементов».

Спор с незадачливым «строгим гражданином» был понятной аллюзией. Инкриминировав оппоненту попытки запретить «смешки в реконструктивный период», Ильф и Петров пародировали блюмовские тезисы:

«После этого он долго убеждал нас в том, что сейчас смех вреден.

– Смеяться грешно! – говорил он. – Да, смеяться нельзя. И улыбаться нельзя! Когда я вижу эту новую жизнь и эти сдвиги, мне не хочется улыбаться, мне хочется молиться!

– Но ведь мы не просто смеемся, – возражали мы. – Наша цель – сатира, сатира именно на тех людей, которые не понимают реконструктивного периода».

Тут опять ссылка на актуальные директивы. Сталин в цитировавшемся выше отчете утверждал: «Опасность представляют не только и не столько старые бюрократы, застрявшие в наших учреждениях, но и – особенно – новые бюрократы, бюрократы советские, среди которых “коммунисты”-бюрократы играют далеко не последнюю роль».

Ильф и Петров интерпретировали предложенный генсеком лозунг «усиления самокритики». Пресловутые бюрократы – один из важнейших объектов сатирического описания в романе «Золотой теленок».

Полемика в предисловии завершалась очередной ссылкой на актуальные материалы периодики. И, соответственно, издевкой:

«– Сатира не может быть смешной, – сказал строгий товарищ, и, подхватив под руку какого-то кустаря-баптиста, которого он принял за стопроцентного пролетария, повел его к себе на квартиру.

Повел описывать скучными словами, повел вставлять в шеститомный роман под названием: “А паразиты никогда!”».

Для читателей-современников тезис «строгого товарища» – вовсе не парадокс. Это напоминание о блюмовском противопоставлении сатиры «адресной» и «обобщающей».

Что до «кустаря-баптиста», принятого «за стопроцентного пролетария», то очередная оплошность «строгого товарища» неслучайна. У современников она вызывала ассоциации с антирелигиозными кампаниями рубежа 1920-х – 1930-х годов, особенно – гонениями на баптизм.

В Российской империи, где православная церковь не была отделена от государства, баптисты, или, как они еще именовали себя, евангельские христиане, оказались дискриминируемыми. Потому большевики считали их почти союзниками – в противостоянии монархии.

Сравнительно терпимо партийное руководство относилось к баптистам и после установления советского режима, что обусловливалось борьбой с православной церковью. Однако на исходе 1920-х годов начались гонения.

Пресса инкриминировала баптистам использование советских лозунгов для нужд религиозной пропаганды и проникновение в официальные организации с той же целью. Характерный пример – статья Н. А. Ассанова «Корпуса, которые не сдают». Ее опубликовал «Новый мир» в февральском номере 1929 года[130].