Золотой теленок

Любые попытки оспорить уместность таких планов интерпретировались как «антипартийный уклон». Генсек утверждал: «О троцкистах существует мнение, как о сверхиндустриалистах. Но это мнение правильно лишь отчасти. Оно правильно лишь постольку, поскольку речь идет о конце восстановительного периода, когда троцкисты, действительно, развивали сверхиндустриалистские фантазии. Что касается реконструктивного периода, то троцкисты, с точки зрения темпов, являются самыми крайними минималистами и самыми поганенькими капитулянтами».

Соответственно, «юность» презирает «минималистов». И закономерно отворачивается от великого комбинатора, когда тот хвастается добытым миллионом – рублей. Бендеровские случайные попутчики точно знают: богатство, не обусловленное официальным статусом, может быть получено только в результате преступления.

Великий комбинатор в очередной раз унижен своим богатством. А в Черноморске продолжается «чистка». Это ведь, как утверждает пресса, способ борьбы с пресловутым бюрократизмом.

«Чистка» – лейтмотив. Выбран он в 1930 году и соотнесен с отчетом генсека: «Опасность бюрократизма состоит, прежде всего, в том, что он держит под спудом колоссальные резервы, таящиеся в недрах нашего строя, не давая их использовать, старается свести на нет творческую инициативу масс, сковывая ее канцелярщиной, и ведет дело к тому, чтобы каждое новое начинание партии превратить в мелкое и никчемное крохоборство. Опасность бюрократизма состоит, во-вторых, в том, что он не терпит проверки исполнения и пытается превратить основные указания руководящих организаций в пустую бумажку, оторванную от живой жизни».

Как отмечал Лурье в монографии об Ильфе и Петрове, «бюрократизм» – постольку специфический термин, поскольку отражает негласные запреты терминологического характера. И введены они именно в советскую эпоху[186].

Нежелательным оказался термин «бюрократия», то есть буквально «власть стола», – значит, чиновников, канцелярии. Аксиоматически подразумевалось, что в социалистическом государстве ничего подобного быть не может. Вот и появилась такая замена, как «бюрократизм» – «формальное отношение к служебному делу».

Но авторы романа не пожелали принять лукавую терминологическую замену. Точнее, подмену. Что и акцентировал Лурье: «Тема бюрократии у Ильфа и Петрова – это не тема “бюрократизма”, плохой работы отдельных бюрократов в ущерб “интересам дела”, а тема “власти бюро”, бесконечных и бесполезных учреждений».

Сталин же в съездовском отчете рассуждал лишь о «бюрократизме». И пояснил, что имеет в виду «саботаж мероприятий Советской власти со стороны бюрократических элементов аппарата, являющихся агентурой классового врага…».

Однако в Черноморске служащие-казнокрады, включая Корейко, не имеют отношения к «агентуре классового врага». Казнокрадство в гигантских масштабах стало возможным благодаря именно бюрократической системе, которая существует не вне советского режима или вопреки ему, а как неотъемлемая часть его.

«Чистка» в Черноморске подразумевает вроде бы неотвратимость возмездия казнокрадам. Но о том, что они наказаны или хотя бы привлечены к ответственности, в романе нет сведений. Да и законспирированный главарь сообщества расхитителей – Корейко – ускользнул.

Впрочем, он и так наказан. Точнее, сам же себя и покарал: обладатель огромного богатства вынужден жить в бедности, постоянно страшась разоблачения.

Что до «бесполезных учреждений», то они множатся. Так, Бендер, вернувшись в Черноморск, обнаруживает: созданная им псевдоконтора значительно расширилась и на самом деле развернула заведомо бессмысленную деятельность. Только вывеска несколько изменилась. Она уже во всю ширину фасада – «Гособъединение Рога и Копыта».

Бендер, кочуя по стране, умело пользуется бюрократической спецификой, но это все равно не меняет сути. Перспективы – участь разоблаченных казнокрадов и растратчиков либо удел Корейко.

Слишком долго Бендер пытался одолеть неодолимое. Опоздал на двадцать семь дней, – Зося стала женой художника Фемиди.

Примечательно, что фамилию соперника Бендер обыгрывает комически. И проговаривается: «Увели девушку! – пробормотал он на улице. – Прямо из стойла увели. Фемиди! Немезиди!»

Тут все и сразу. Фемида как символ правосудия, а Немезида – возмездия.

Что до возмездия, так оно уже свершается. Да и правосудие в перспективе: Бендер тайком скупает золото и доллары, а это с 1926 года признано «уголовно наказуемым деянием».

От советской юстиции Бенден все же улизнет, перейдя границу. И, как положено командору, пусть оставшемуся без экипажа, начнет очередную программную речь: «Все надо делать по форме. Форма номер пять – прощание с родиной».

Это каламбур, понятный современникам. «Форма одежды номер пять» была парадной на флоте. Значит, командор опять собрался «командовать парадом». Кстати, название самого популярного из полонезов М. К. Огинского – «Прощание с родиной».