Золотой век. Книга 2. Империя

Аттикос прекрасно чувствовал, что направление движения в толпе изменилось. Эфиальт видел, что он решает, остаться ему на месте и слиться со зрителями петушиных боев или скрыться в боковых улочках вместе с остальными налетчиками. Он предвидел, что по мере приближения скифских стражников люди начнут указывать пальцами и обвинять, может дойти и до побоев. На его лице изобразилось упрямство – этакий угрюмый отказ сходить с места, – это выражение Эфиальт прекрасно помнил.

Стратег сунул палец за щеку и вытащил оттуда драхму серебра, половину дневного заработка умелого мастера, на хлеб и вино хватит. Он бросил монету, и Аттикос ловко поймал ее. Но потом его лицо вспыхнуло гневом. Он с силой швырнул монету обратно, она попала Эфиальту под глаз, больно ударив, и упала на землю. Когда он посмотрел на Аттикоса, того и след простыл. Сквозь толпу пробирались скифские стражники с обнаженными мечами и грозно рыкали на каждого, кто проявлял малейшие признаки неповиновения. Если ради общественного порядка им придется оставить на земле несколько тел, такая перспектива их, казалось, не пугала.

Эфиальт потер то место, куда попала монета. Она укатилась, и он не стал ее искать. Кто-нибудь найдет и порадуется, подумал стратег. Его лицо почти не пострадало, хотя было обидно.

18

Поместье пребывало в состоянии истомленного покоя, будто после ночной грозы под утро наступило затишье. Сыновей Перикла, Ксантиппа и Парала, отправили кататься на лошадях по полю за домом, как только Аспазия начала издавать звуки, каких не нужно слышать ни одному юноше. Тишина снова взяла свои права, когда новорожденный младенец успокоился на руках сидевшей в углу и качавшей его кормилицы. Перикл вошел в комнату. Аспазия смотрела на малыша и няньку с острым, собственническим интересом. Ее глаза снова были подведены сурьмой, заметил Перикл. Волосы расчесаны и убраны. Научили ее этому в доме гетер или то было ее личное желание, но она старалась никогда не появляться на глаза людям растрепанной или непричесанной, даже после долгих родов. В целом она выглядела так, будто совершила длинный забег, ее кожа немного раскраснелась. Перикл ожидал увидеть полное изнеможение и разбитость, но его первая жена все-таки была значительно старше. При этой мысли, наклоняясь к Аспазии и целуя ее, он не удержался от легкого чувства самодовольства.

– Я бы хотела назвать малыша в честь его отца, – сказала она, протягивая руку и прикасаясь к щеке Перикла.

Это был ее любимый жест, и Перикл, как обычно, кивнул. Хотя он не имел привычки к нежностям, прикосновение Аспазии могло пройти сквозь невидимую стену, которую он воздвиг вокруг себя, словно ее вовсе не существовало.

– Все-таки Эфиальт – хорошее имя, – продолжила она.

Перикл замер, и Аспазия, довольная, звонко расхохоталась.

– Очень смешно, – отозвался он, еще не совсем оправившись от потрясения. – Отлично. – Аспазия улыбнулась, и Перикл снова поцеловал ее, на этот раз крепче. – Можно привести мальчиков? Они не знали, куда себя деть, и замучили меня расспросами.

Аспазия окинула взглядом комнату, но повитуха уже убрала все, и тут не осталось никаких признаков битвы. Вечер был прекрасный, и, хотя у нее болели суставы, она решила, что это приятное утомление. Аспазия кивнула, тогда Перикл высунулся из комнаты и свистнул.

Двое его старших сыновей принесли с собой запахи земли и свежей травы. Они превращались в мужчин, а потому оба сперва остановились перед Аспазией, чтобы выразить ей уважение, и позволили взять их за руки.

Ксантипп с угрюмым видом сказал ей, да, спасибо, он поставил лошадь в стойло, и да, он мечтает попасть в Афинское собрание. Когда Аспазия спросила, хотят ли они увидеть своего маленького братика, Ксантипп растерялся.

– Сводного брата, – поправил он мачеху.

Перикл нахмурился:

– Он внук моего отца, Ксан, так же как ты.

Мальчики неловко переминались с ноги на ногу. Кормилица поднесла к ним туго спеленатого младенца, который беспокойно ерзал, желая, чтобы его покормили.

– Мы назовем его Периклом, – сказала со своего ложа Аспазия.

Ксантипп скривился и склонил голову набок.

– Это большая честь. Мама говорит… – начал он.

Отец перебил его, пока тот не ляпнул что-нибудь неподходящее к моменту:

– Что бы ни говорила твоя мать, главное, что вы все – мои сыновья. Понятно? Я надеюсь, вы научите маленького Перикла скакать на коне, и сражаться, и спорить! Вы поможете ему с теми вещами, за которые будут отвечать его наставники, я уверен.