Золушка Forewer

Мария легко разделась, так же свободно и оделась, Люба делала все, страшно смущаясь и через огромное усилие над собой. Не все актрисы легко раздеваются, не все, особенно тяжело раздеть тех, кто чувствует, что красота молодости их не спасает…

— Так вот, Любовь Олеговна, по моему режиссерскому замыслу, который еще не выносился на наше всеобщее обсуждение, потому что обсуждать вы его не будете, крестная фея почти весь спектакль будет появляться без одежды. Знаете, у нас нет финансов на новые костюмы, а среди старых ничего соответствующего не нашли…

Я заметил, что Любочка готова разрыдаться.

— Любовь, поймите, то, что я задумал — провокация, и мне нужна эта провокация. Очень нужна. А какой из вас провокатор? Вам играть мать Терезу в молодости, фея с эротическим оттенком — не ваше амплуа… Согласны? Ну и умничка… О вашей новой роли мы поговорим позже, хорошо? Ну вот, успокоились… Хорошо… Вы свободны.

Я замечаю, что Мария наблюдает за происходящим из-за занавесочки, наблюдает с интересом и что-то мотает себе на ус… Девочка-то не совсем простая… это верно… Красивая… но не блондинка, мылит, следовательно, существует в ней та жилка, которая позволит… хватка есть, вот это точнее, именно хватка… Ладно, у меня есть одна мысль: надо дать ей посмотреть спектакль… нет, не как зритель, из зала, из закулисья, пусть посмотрит оттуда, а я буду посмотреть, на что она способна… Хм… неплохая идея…

А пока что — я жестом подзываю Марию и она заходит в кабинет. И тут я замечаю, что Мария не совсем одета — белье отсутствует, юбка тоже — ее фигурку с идеальными ножками чуть-чуть прикрывает блуза… И я понимаю, что у меня вновь поднимается все там, внизу, что я хочу раздвинуть ей бедра и оттрахать прямо тут, на своем режиссерском столе. И Мария прекрасно это понимает, она садится на стол лицом ко мне, широко расставляет ноги, чуть медленно, плавно и томно поводит изящной шейкой, и мне остается только прижать ее к себе и быстро войти в нее, в ее горячее и требующее любви лоно…

Глава тридцать шестая Меня терзают смутные сомнения

Странно, что из всех людей, которые меня окружают, только я один не имею право на истерику. Право, так хотелось бы поваляться по полу, посовать ножками, покричать, поплакать, дать волю чувствам… А вместо этого общество предлагает мне другой выход: водку, наркотики, секс… Сегодня я выбираю третье…

Я чаще всего смотрю спектакли из зрительного зала, у меня там есть место, самое любимое, но намного реже я ставлю небольшой стульчик слева от сцены и наблюдаю за происходящим как бы со стороны. Рядом крутится Стасик Малечкин. Он редко смотрит за спектаклем, как явлением искусства, он тут больше с дисциплинарными функциями: кто из актерской братии опаздывает, кто в какой форме вышел на сцену, как себя ведет и т. д. Очень полезная работа — у меня на это не хватает ни времени, ни сил.

Интересно, Мария (чтобы не путаться, я зову любовницу Марией, в отличии от Машеньки, моей домработницы) сегодня впервые наблюдает за спектаклем не из зрительского зала, а из-за кулис. А я наблюдаю за нею. И вижу, как горят ее глаза… Я вижу, что у нее кроме тела, есть еще и характер, и железная воля, и стремление, она спокойно использует свой единственный козырь, свое безотказное оружие — тело, но она хочет добиться успеха, что же, у нее есть все шансы этого проклятого успеха достигнуть… Определенно… у нее так глаза не горели даже во время секса, а что, может быть, секс для нее вещь вполне обычная, я бы сказал, будничная, а вот театр, с его суетой, настроением праздника, мишурой и блеском, нищетой, подлостью и отравленным воздухом обмана — это нечто новенькое. Так пусть же испробует этого яду искусства, пусть поймет, что добиться успеха намного легче, чем потом завоеванный успех удержать…

— А что, Станислав Николаевич, вы думаете по поводу последнего контракта?

— Этостоймолдевчкой?

— Ну да, вот она, видите…

— Нукаетсяонадляфеимолодатая…

— Да нет, как по мне, так в самый раз… фея получится роскошная…

— Вамднее Палсеич… Вамвиднее…

— Странно, я думал, вы меня будете ругать за лишнее растраты…

— Этонесущестно…

— Верно… когда утопающий цепляется за соломинку, нечего грустить о топоре, который идет ко дну…

Вот, пробежала та самая искра по зрительному залу — это идет кульминация спектакля, ага, уловила — ресницы ее широко распахнулись, зрачки расширились, ага, точно, въезжает… Вот оно, волшебное чудо, которое называют искусством, зритель, особый зритель, тот, кто все понимает, пусть интуитивно, пусть на уровне каких-то эмоциональных волн, но чувствует!

Ради такого зрителя ты и работаешь, черт меня подери… И какое имеет значение, кто этот зритель — бизнесмен, урожденны пэр, милиционер, миллионер, проститутка или слесарь, какое? Главное, что он есть, что он чувствует, что он сопереживает, что он приходит на спектакль!