Золушка Forewer

Итак, Савик ушел от меня почти удовлетворенным и, несомненно, осчастливленный моим внимательным к себе отношением. При всей скверности характера, Савик придает своей особе прямо-таки колоссальное значение, которое не совсем вписывается в контент исторических событий. И сразу после него в мою приемную проскользнула Мария. Время как раз было начинать репетицию, я пошел в репетиционный зал, где представил Марию коллективу и сообщил о том, что она будет играть роль крестной феи. В зале возникла гробовая тишина. Все ожидали объявления роли Золушки, тем более, что на роль феи уже были заявлены две актрисы, но…

Эффект разорвавшегося снаряда, наверное, это можно было бы так называть, если бы мы были не в закулисье, а, как минимум, в прифронтовой полосе. Но, будучи не самым плохим режиссером, я все-таки сумел репетицию довести до логического ума. Серафима, как всегда, была хороша, а вот старик Николай Викентьевич был как-то по-особенному рассеян, у него все сыпалось из рук, а бутафорская корону, которую какой-то шутник нацепил на нашего народного, постоянно валилась с головы, так что большую часть репетиции он продержал ее в чуть заметно дрожащих руках.

После репетиции я пригласил Марию следовать в свой кабинет. Мой опекун и бухгалтер, и по совместительству, директор, Стасик Малечкин должен был приготовить стандартный контракт, который я собирался с Машей подписать, чтобы потом не было возможности передумать. Впрочем, передумывать я и не собирался. Со своей куцей ролью Маша справлялась более чем успешно. Да и не в актерском мастерстве были ее козыри. Ее главным оружием была необычайная сила женственности, которой от нее несло на милю вокруг. Казалось, весь зал мгновенно пропитался необычайными женскими флюидами, во всяком случае, я был заметно возбужден, и, уверен, не я один.

Сначала зашел Малечкин. Мария вышла на маленький балкончик, выходивший во внутренний дворик дома, там располагался маленький столик и кофейник, который был только-только перед нашим приходом водружен на положенное место. После репетиции кофе за этим столиком — мой обязательный ритуал. Пока я сделал только глоток.

— Станислав Николаевич, — произнес я, когда Стасик уже собирался выходить из кабинета.

— Да, Паллексеиич… — произнес обычной скороговоркой Малечкин.

— Скажите, вы ведь верой и правдой служите Павлу Константиновичу… (Стасик склонил утвердительно голову.) Так почему вы мне сейчас так отчаянно помогаете? Я думал, вы мне мешать будете, палки в колеса вставлять, а вы наоборот… Для меня эта ваша позиция не совсем понятна…

— Любителивтеатркаклюя? — Стасик подождал, пока я переварю эту цитату про любовь к театру, после чего продолжил:

— Пока мы укладываемсябджет, нежукакойразницы чтоделаем.

— Спасибо, Станислав Николаевич, на самом деле, ваша помощь для меня неоценима…

Как только Стасик вышел, я уже собирался продолжить кофепитие, но покайфовать мне не дали. В кабинет стремительно ворвалась Люба Ряшева, актриса из того актерского большинства, которое я, по старой исторической традиции, именую «болотом». Я невольно поморщился: Люба была среди тех двух актрис, которые претендовали на роль феи, теперь отданной дебютантке Марии.

Да, прорваться ко мне в час кофепития, когда секретариат стоит грудью и ко мне не пропускает никого, стоило Любочке Ряшевой серьезных усилий. Сгущалась гроза. Было видно, что Любовь вся в огне и горит, и готова излить на меня всю силу коллективного возмущения.

— Павел Алексеевич, я должна сказать вам, что мы уважаем вас как режиссера, но совершенно не понимаем, как руководителя театра. Брать на контракт новую актрису, когда у нас так много претендентов на роль — это безответственно по отношению к коллективу. Я должна вам заявить, что ваша постель это не пропуск на…

— Раздевайтесь.

— Что?

— Раздевайтесь. Совсем.

— Но Павел Алексеевич, я вам не давала повода…

— Раздевайтесь. Я вам это не как мужчина говорю, а как режиссер. Немедленно.

Проглотив комок, Любочка стала раздеваться. Тело сорокатрехлетней женщины, усталое, с обвисшими прослойками жира и бесформенной грудью, источенной тремя выкармливаниями, на ногах и теле тонкие сеточки вен — признаки неумолимого старения… Вот по груди скатилась капелька пота, миновав растянутый овальный сосок, потом еще одна капля оказалась на животике, бесофрменном и оттого не слишком привлекательном… В целом и общем для своего возраста Вера сохранилась неплохо, но трое родов любую женщину делают не слишком-то привлекательной… Я повернул Веру и поставил перед зеркалом. Знаю, что это было жестоко, но бунт надо давить на корню.

— Мария!

— Да, Павел Алексеевич!

— Зайдите и разденьтесь.

— Да, охотно…

Маша разделась и стала рядом с Любой во всем великолепии своего молодого сияющего красотой тела. Любочка окончательно потупила взор, залилась краской, стояла, как опущенный в воду сморчок… жалкое зрелище… Ну что же, сама виновата…

— Можете одеваться, обе… Мария, оставьте нас, мы еще должны закончить разговор.