– Чтобы в этой действительности хоть немного разобраться, мне сейчас придется заняться подводным плаваньем. После чего, надеюсь, кое-что прояснится. Там?
Узкая полоса прибрежной гальки, шагах в десяти от места, где мы остановились, упиралась в скалистый выступ, огибая который течение реки образовало довольно большую заводь с беспокойной рябью темной воды. Заблудившаяся одинокая льдинка шуги сиротливо покачивалась посередине заводи.
– Насчет веревки ты, пожалуй, прав. Тащи! Тащи, тащи, я подожду.
Не захотелось мне почему-то, чтобы за моим купанием кто-то наблюдал со стороны.
Рыжий с недоверием посмотрел на меня, но поскольку предложение о веревке исходило от него самого, возражать не стал, повернул обратно и припустился почти бегом, несколько раз оглянувшись на ходу. Когда он скрылся из вида, я, уверенный, что веревку он отыщет не сразу, торопливо разделся и в одних плавках подошел к воде. Сделал несколько резких движений, разогреваясь, и буквально за секунду до того, как нырнуть, отчетливо услышал насмешливый женский голос:
– От любопытства кошка умерла.
Я ошеломленно закрутил головой во все стороны и вертел до тех пор, пока не понял, что со стороны услышать голос я не мог – поблизости никого не было и быть не могло. Голос звучал у меня внутри. Тот самый голос, о котором раньше поведал Рыжий. Но и этого быть не могло. Бред какой-то!
– Ну что, Лешенька, слабо искупаться? Водичка-то холодная, чукотская. Нырнешь – и не вынырнешь. Поплывешь вместе с рыбками в Охотское море.
«Это я сам себе говорю, сам себя пугаю», – наконец догадался я. Странно только, что голос женский. Знакомый голос, незабываемый. Если бы стояла рядом, те же самые слова сказала бы. Предупредила, чтобы не нырял. Как в прошлый раз: «Не лезь, это не твое!»
Солнечные лучи, продираясь сквозь густую вязь ветвей двух старых лиственниц, прочно утвердившихся на скале над заводью, скользнули по ряби беспокойной воды, и та из темной и страшной вдруг стала зеленой и, как мне показалось, прозрачной до самого дна. И тогда, спасаясь от наваждения и невольного страха, я нырнул. Несколько сильных гребков – и я уже у самого дна, усеянного обломками камней и… консервными банками. Было их не так много, как рассказывал Рыжий, но десятка два, пожалуй, набралось бы. Я лихорадочно крутанулся на месте – надо было спешить, водичка действительно была на грани фола, а я, честно говоря, подобными водными процедурами не занимался года два. Сейчас это сказалось. Тело до сердечной боли сдавило холодом. Уже почти ничего не различая, я схватил ближайшую банку и рванулся к поверхности.
– Дурак! Ой, какой же дурак! – не то послышалось, не то сам себя обругал. Согнувшись в три погибели, я буквально выполз на берег, задыхаясь от боли в каждой мышце. Пристроил банку на ближайший камень и стал яростно растираться полотенцем. Постепенно сознание прояснилось. Рыжего все еще не было.
«Странно. Давно уже должен стоять рядом со мной. Что он, до сих пор веревку найти не может?»
Я еще раз на всякий случай внимательно огляделся по сторонам. И неожиданно не столько осознал, сколько почувствовал вдруг окружающее пространство. Тысячи километров и бессчетное количество времени отделяли меня от другого мира, мира движения, огней, разговоров, суеты, миллионов дел и событий, происходивших там каждую минуту, каждую секунду. Здесь же не происходило и не могло происходить ничего, потому что здесь властвовала вечность.
«Где же Рыжий? Понятно теперь, что он так боялся остаться здесь один. Одному тут действительно жутковато».
Я стал одеваться, то и дело поглядывая в сторону, откуда должен был появиться Рыжий. То, что один из фрагментов его ночного повествования оказался правдой, заметно изменило мое отношение к его россказням. Надо будет потщательнее проанализировать все услышанное от него и как можно подробнее расспросить о каждой из мелочей пребывания полукриминальной троицы на месте нашего стационара. Судя по всему, многое из их приключений еще оставалось «за кадром». Маловероятно, что случившееся настолько их напугало, что они так и не предприняли больше ни одной попытки продолжить свои поиски?
Но где же все-таки моя подсобная единица? Неужели опять ему что-то померещилось?
Окончательно согревшись, я чалмой повязал полотенце на мокрые волосы, прихватил с таким трудом добытую банку и торопливо направился по берегу к месту нашего проживания. Отсутствие Рыжего стало не на шутку меня беспокоить.
В палатке, куда я заглянул первым делом, никого не было. Поблизости – тоже никого. Я внимательно огляделся. У входа в палатку брошена бухта веревки – значит, веревку он все-таки нашел, но почему-то с собой не прихватил и ко мне не поспешил. Рюкзак и глухарь на месте. Открыт ящик с приборами, но вроде ничего не тронуто. Не прихватило ли его очередное желудочное расстройство?
– Эй! – крикнул я. – Валентин Николаевич! Чем объяснить ваше исчезновение на этот раз? Кажется, поблизости никто не стрелял…
«Кстати, а где ружье?»