Зона обетованная

Еще и еще раз повторяю – будь осторожен. И лучше дождись первых морозов, тогда передвигаться будет намного легче. Можно будет даже выбраться на плато. Но это уже совсем другой мир, от которого лучше держаться подальше. Я пока в нем не разобрался. Арсений».

Он, кстати, часто расписывался не фамилией, а именем. Даже в деловых бумагах.

Снег в распадке едва начал подтаивать, и если бы там кто-нибудь рискнул появиться, следы бы обязательно сохранились. Преодолев метров триста вдоль речушки, я убедился, что никого здесь не было и быть не могло. Передвигаться по обрывистому склону берега, то и дело увязая в смолистых ветках стланика, стоило лишь по великой нужде. Да и то не каждый бы решился рискнуть собственной шеей или сверзнуться в речушку, которая, кстати, был не речушкой, а вполне непереходимым горным потоком, судя по внешнему виду, весьма неприветливого и сварливого нрава. И хотя, как писал Арсений, она была «единственной дорогой к сердцу хребта», следовало крепко подумать, прежде чем ступить на эту опасную тропу и пойти неизвестно куда и неизвестно зачем. Но я уже твердо решил, что чем бы мне это не грозило, я обязательно пойду по ней. Только не сейчас, а когда морозы устоятся, дел поменеет и Кошкин отыщется. Здесь его не было и быть не могло. Его сюда и ящиком водки не заманишь. Наверняка будет ссылаться на «технику безопасности». Насчет техники безопасности тут точно крутой минус. Не представляю, как Арсений эти четыре километра туда и четыре обратно до темноты преодолевал. По-моему, это просто невозможно. Проверим. Сочиняя свои инструкции, он явно рассчитывал если не на мое любопытство, то на самолюбие точно.

Поскольку «дорога к сердцу хребта» явно не годилась для поисков пропавшего лаборанта (звание, которое я пообещал Рыжему в случае, если хоть малая толика его россказней окажется правдой), оставался подъем на ближайшую сопку, с которой можно обозреть окрестности и наметить путь дальнейших поисков. Когда в институте я поинтересовался картой окрестностей стационара, на меня посмотрели с нескрываемым удивлением и посоветовали обратиться в весьма далекие от нашей профессии органы, которые давным-давно наложили строжайшее вето на огромную часть побережья и тянувшегося вдоль него хребта со всеми его ответвлениями, отрогами, увалами, кряжами и т. д. И хотя верховные деятели недавно народившейся демократии уже вовсю приторговывали секретами полувековой давности, но до карт здешних мест у них либо руки не дошли, либо они сочли безлюдные и малоизученные пространства, не запятнанные нефтегазовыми буровыми, недостойными внимания. В общем, карт мне никто не дал, а обращаться в органы я не рискнул – спохватятся и выпнут наш стационар куда подальше. Хотя дальше вроде уже и некуда.

На безымянную высотку, ближнюю к нашему временному поселению, я вскарабкался довольно быстро, чутьем угадав наиболее удобный путь среди острых разломов базальта, выпроставшегося ближе к вершине из все того же цепкого стланика и редких корявых лиственниц. Открывшийся отсюда вид меня разочаровал. Обозримое пространство ограничивалось лишь частью поймы реки с протоками и островами; километрах в шести за рекой виднелось озеро Абада, за которым до самого горизонта, размытая дальностью, плоскостью и бесцветностью, простиралась бескрайняя тундра. А вот обратную, наиболее для меня интересную сторону горной страны загораживали тяжелые туши гольцов, укутанные основательным снежным покровом. Чтобы разглядеть то, что скрывалось за ними, нужно было, как минимум, оказаться на вершине одного из них. А это будет уже намного серьезнее, чем только что закончившееся восхождение. Выходит, прав Арсений – путь к «сердцу хребта» лежит все-таки через распадок. Даже отсюда гольцы выглядели совершенно неприступными.

Не обнаружив на высотке никаких следов недавнего пребывания кого-либо, я решил вернуться назад тем же путем и бросил последний взгляд в сторону озера. Тонкая струйка дыма на дальнем его берегу сначала показалась мне миражом на фоне ослепительного осеннего неба. То и дело порывами налетавший со стороны далекого моря ветер тут же стер этот зыбкий, почти неразличимый мираж, и я уже совсем было согласился, что мне, конечно же, показалось, но через несколько минут, стоило чуть поутихнуть ветру, струйка тут же возникла на том же самом месте. Я невольно отступил за скальный выступ, представив, как кто-то рассматривает в бинокль мою фигуру на открытой со всех сторон вершинке.